Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение - страница 14
Эрмантье протянул руку, надеясь схватить брата, но встретил только пустоту и сжал кулак.
— Максим… будь откровенен! Думаешь, я не слышу, как вы шушукаетесь… не понимаю ваших недомолвок? Что-то тут есть. От меня что-то скрывают… Значит, это настолько чудовищно!.. Ведь имею же я право знать, в конце концов!
— Да говорю же тебе, ничего нет, черт побери! Если бы ты поменьше тратил нервов на свои заводы, лампы и прочую ерунду, ты бы уже давно поправился. Только вот беда: ты не хочешь жить как все нормальные люди. И если бы ты был Господом Богом, то наверняка изобрел бы какую-нибудь работенку и на воскресенье. Что ты там еще выдумал? Кристиана говорит, будто ты собираешься вернуться в конце августа? Почему тебе не сидится здесь?
Немного успокоившись, Эрмантье присел на кровать. Нет, Максим не лжет. Он фамильярен, зубоскалит как обычно, со свойственной ему самоуверенностью, однако в это утро Эрмантье нуждается именно в таком, грубоватом, обращении.
— Кому-то надо же работать, — проворчал он. — Думаешь, я не понимаю, почему ты приехал на лето сюда? Тебя опять обобрали… Возьми сигарету. Пачка должна лежать на ночном столике… Она хоть стоит того?
Максим рассмеялся без всякого стеснения. То была не первая его исповедь, и Эрмантье, хоть и напускал на себя строгость, относился к нему с сочувствием.
— Недурна, — признался Максим.
— Выкладывай все. Опять какая-нибудь официанточка? Хорош, нечего сказать.
— Прошу прощения, но она артистка… Состоит в труппе Маллара, так что…
— Дублерша?
— Она? Ничего подобного. Представь себе, старик, играет классику.
— Послушай, Максим, прошу тебя: чуточку почтения. Какой я тебе старик? Сам не знаю, с какой стати я слушаю твои глупости.
— Ты первый начал.
— Ладно! Она дорого тебе обошлась?
— Порядочно.
— Ну разумеется! Артистка… за это следует платить.
— Как будто ты что-нибудь в этом смыслишь.
— Каналья! — усмехнулся Эрмантье. — Явился сюда, чтобы поправить свои дела. Приглашение в Ла-Боль — это, конечно, выдумка?
— Нет, не совсем. Если бы я захотел… но теперь, после того как она сбежала, сердце не лежит.
— И тебе легче было бы справиться со своим горем, если бы ты не сидел без гроша.
— Само собой.
— Тридцати тысяч хватит?
— Это позволит мне продержаться… если жить расчетливо. А я считать не умею.
— Тридцать пять тысяч. И ни гроша больше. Возьми мою чековую книжку… в серых брюках. Ты и в самом деле думаешь, что если я хорошенько отдохну и буду следить за собой…
— Конечно, а главное, если ты не будешь без конца пережевывать одни и те же мысли… если ты оставишь свои мозги в покое! Они у тебя, небось, затвердели как орех, ты все соки из них вытянул… А что, если я поиграю немного на саксофоне, нервы у тебя выдержат?
Эрмантье пожал плечами.
— Все равно ведь сделаешь по-своему! Один вред тебе от этого саксофона! Думаешь, я не слышу, как ты кашляешь? Ну, давай чек, я подпишу… А теперь ступай. Дай мне одеться.
— Спасибо, — сказал Максим. — А знаешь, несмотря на твой людоедский вид, душа у тебя нежная, Ришар.
— Черт бы тебя подрал! Оставь же меня в покое!
Эрмантье встал, снял с себя старую одежду и бросил в шкаф.
Ему стало гораздо легче. Максим прав. Никакого переутомления. Никаких бесполезных усилий. А главное — ничего раздражающего. Он прошел в ванную, побриться. Еще одна мелочь, которая постоянно выводит его из себя. Почему он упорствует, продолжая пользоваться опасной бритвой? Ради бравады! Чтобы не менять привычек. И каждое утро начинается изнурительная борьба. Кисточка для бритья падает в горячую воду, мыло теряется на стеклянной полочке… Эта смешная повседневная баталия изводит его. Тем не менее и на этот раз он побрился на ощупь, рыча будто раненый зверь.
Спускаясь, он был вне себя от ярости.
— Завтрак для месье готов, — сказала Марселина.
Видно, и в самом деле не осталось в сутках ни единого часа, который не был бы отравлен! Прежде завтрак был для него приятной церемонией, он обожал эту ни с чем не сравнимую интимную обстановку. Какая радость — вдыхать запах кофе. Намазывать масло на теплый хлеб. Разворачивать утреннюю газету. Пробегать глазами крупные заголовки, биржевую сводку, колонку происшествий. Корочка хлеба хрустела на зубах, кофе был крепкий, немного густой. Потом сигарета, а Бланш тем временем уже подавала ему пальто, шляпу, перчатки… Черт… Вот это была жизнь! А теперь…