Лицом к лицу с расой - страница 68

Мамы и бабушки в коридорах суда молятся не о справедливости, а об оправдании. Когда я объясняю, что доказательств того, что их любимый ребёнок убил владельца магазина, более, чем достаточно, и что ему придётся пойти на суровую сделку о признании вины, которую я для него выхлопотал, мне отвечают, что он всё же пойдёт на суд, и господь возведёт его на высоты. Ещё они рассказывают мне, что говорят с богом каждый день, и он уверяет их в том, что их сын и внук на суде будет оправдан.

Эти матери и бабки обвиняемых, наверное, не представляют себе и не осознают последствия обращения в суд и его проигрыша. Некоторым просто наплевать на то, что произойдёт с их родным. Главное, чтобы всё выглядело так, что им не наплевать. Это предполагает вздымание груди в праведном негодовании и настаивание на том, чтобы суд, несмотря на наличие ужасных улик, непременно состоялся. Меня, — их защитника, того, кто знает, — они отказываются слушать и следуют более «правильным» рекомендациям. Эти люди скоро теряют интерес к делу и, после примерно третьего или четвёртого заседания суда, прекращают являться в суд. Тогда мне становится легче убедить клиента действовать в его же собственных интересах и принять соглашение о признании вины.

Одна из проблем — то, что негритянки из нижних слоёв общества заводят детей в 15 лет. Далее они заводят детей от разных других негров до тех пор, пока не обзаведутся пятью-шестью детьми. В школу такие мамаши не ходят. И не работают. На деньги общества жить не стыдятся. Они строят свою жизнь так, что они всегда будут получать шальную денежку и никогда не работать. Среди белых, латиноамериканцев и других рас и этносов я этого не вижу.

Чёрные мужчины, которые становятся моими клиентами, тоже не работают. Они получают государственные пособия по нетрудоспособности из-за умственного дефекта или за некую невидимую физическую хворь. Они ни за что не платят: ни за жильё (бабушка живёт на велфэр, а он живёт с бабушкой), ни за еду (бабушка и молодая-мама с ним делятся), ни за ребёнка. Когда я узнаю, что мой 19-летний подзащитный нигде не работает и не учится, я спрашиваю его чем он целыми днями занимается. Он улыбается: «Ну, просто… это… Отдыхаю». Эти люди живут без всяких чаяний, без всяких стремлений и без всякого стыда.

Если черному сказать прийти на суд должным образом одетым и не дать особых указаний как именно, то он придёт в совершенно неподходящем для такой обстановки одежде. Я защищал негритянку, находившуюся под следствием за наркотики. На судебное заседание она пришла в бейсболке с вышитым листом конопли и с надписью «Лигалайз!». Я защищал негра, который пришёл на суд в майке с надписью «Законы для лохов». У нас в офисе есть набор костюмов, рубашек, галстуков для клиентов, чтобы одевать их для судов присяжных. Часто нескольким адвокатам приходится убеждать чёрного надеть рубашку и галстук вместо майки с изображением знака банды, в которой он состоит.

Время от времени в средствах массовой информации сообщают, что, хотя чёрные составляют 12 процентов населения, в тюрьмах их содержится 40 процентов от числа заключенных. Нам это с негодованием подаётся, как следствие несправедливого отношения к ним со стороны системы уголовного правосудия. СМИ не говорят нам о ещё одной стороне ужасной действительности, — рецидивизме. Чёрных задерживают и осуждают многократно. Для чёрного иметь пять ходок за уголовщину к тридцатилетнему возрасту — норма. Такие рекорды крайне редки среди белых и латиноамериканцев. Ещё реже такие достижения встречаются среди азиатов.

Когда-то наш офис искал для себя девиз, в котором бы заключалась наша философия. Кто-то шутя предложил такой: «У каждого должен быть одиннадцатый шанс!».

И всё же я либерал. Я считаю, что те из нас, кто может обеспечить изобилие, должны обеспечить основные нужды, — еду, жильё, медицинское обслуживание, — для тех, кто о себе заботиться не может. Я полагаю, что у нас есть эта обязанность даже перед теми, кто позаботиться о себе может, но этого не делает. Такое мировоззрение требует сострадания и готовности действовать.