Ликвидация. Книга вторая - страница 28
Ага, вспомнил он с усмешкой, молоко. Арсенин говорил за молоко. Значит, Привоз… А тут, в этой закопченной коробке, делать нечего, Разве что вспоминать. А вспоминать — это значит отдавать нынешнее на съедение прошлому. Такую роскошь он себе позволить не может…
Молоко на Привозе, конечно, было. Продававший его с телеги селянин заставил Давида болезненно скривиться, во-первых, напомнив ему Рому, а во-вторых, попытавшись в нагрузку к молоку всучить литр домашнего красного вина. Дежурный на входе в управление, козырнув, весело поинтересовался, не пивом ли разжился товарищ подполковник для своего отдела, на что Давид ответил особенно хмурым взглядом.
Кабинет, на счастье, был пуст. Гоцман открыл балкон, впуская в комнату жаркий, будто из бани, воздух, достал из сейфа стакан, отмыл его от присохших чаинок. Нетвердой рукой налил молока до краев и с отвращением уставился на него. И чего, интересно, полезного?.. Одна радость только, что холодное по такой жаре. Эх, лучше бы ему Арсенин пиво прописал… «Пей молочко, сыночек, оно же полезное для здоровья…» — всплыл в памяти голос матери. Зажмурившись, он взял скользкий ледяной стакан и залпом, как водку, проглотил. Содрогнулся от отвращения. Медля, наплюхал из бидончика второй, опять до краев… И с тоской взглянул на вошедшего в комнату Кречетова:
— Молоко любишь?
— Пей, пей, — рассмеялся майор, — доктор прописал, так не увиливай! После лучшего румынского вина — самое полезное дело!
— Ну шо тебе, трудно? — жалобно поинтересовался Давид.
Кречетов, пошарив в карманах, вынул ключи:
— Арсенин прав, выглядишь ты неважно… Вот тебе ключи, иди ко мне, ляг и выспись…
— У меня дел по гланды, — ворчливо отозвался Гоцман.
— А я говорю, выспись, — настойчиво повторил Кречетов. — Считай, это приказ младшего по званию… — В дверях он обернулся и добавил: — А дежурному я скажу. Если что — тебе позвонят. И вообще, перебирался бы ты ко мне, а?.. У меня, правда, Тоня с завтрашнего дня будет жить, но комнат же две. А то куда тебе податься-то?.. На стульях тут, что ли, ночевать будешь?..
Давид нерешительно взглянул на него:
— Вообще я ремонт там хочу заделать… А шо? Новые обои, стекла, пол настелить… Рухлядь выкинуть…
— Разумно, — одобрил майор. — Но это ж только на словах быстро делается. Так что моя берлога в полном твоем распоряжении…
— А не стесню?
— Я тебя умоляю!.. — с одесским выговором протянул Кречетов. — Все, я побежал. Увидимся…
Хлопнула дверь. И тут же распахнулась снова. На пороге стоял майор Довжик, поддерживая под локоть абсолютно пьяного Леху Якименко.
— Та-а-ак… — протянул Гоцман таким голосом, что, будь Леха трезвый, он сразу понял бы, что дело худо. — Пьян?
— Так точно, — со вздохом отозвался Довжик. Минуту Гоцман раздумывал, как поступить. Потом неожиданно взял со стола стакан молока, подошел к Якименко и рукой вздернул вверх его упавшую на грудь голову:
— Пей!..
Глава пятая
Кречетов шел быстрым шагом, почти бежал. На секунду задержался у торговки цветами, раскинувшей свой красочный товар на углу улицы Ленина, выбрал большой букет белых роз, кинул продавщице синюю купюру и, взглянув на часы, уже в самом деле бегом бросился к подъезду оперного театра.
Продавщица закричала что-то вслед, размахивая зажатой в кулаке сдачей. Майор обернулся на бегу, беспечно махнув рукой.
Племянник Штехеля едва успел отскочить в ближайшую подворотню…
— …Ну шо, получшало? — осведомился наконец Гоцман, с ненавистью глядя на сидевшего перед ним понурого Якименко. — Разговаривать-то будем, герой — портки с дырой?.. Не слышу!..
Леха с трудом попытался закинуть ногу за ногу и с независимым видом откинуться на спинку стула. После недолгих попыток это ему удалось.
— Нет.
— Ладно, — обреченно вздохнул Давид, махнув рукой. — Сдай оружие и иди.
— Не сдам, — заплетающимся языком выговорил Якименко.
— Я сказал, оружие на стол!!! — заорал Гоцман так, что задребезжали стекла.
Но Леха недаром служил в разведроте. Крика он не боялся, тем более в своем нынешнем состоянии.
— А почему вы со мной так разговариваете, товарищ подполковник? — с трудом процедил он, раскачиваясь на стуле.