Ликвидация - страница 24
Давид хотел было сказать Ваське что-нибудь выразительное и опять не успел, потому что «Опель» вылетел на пригорок. Внизу блеснуло и пропало ночное море. Прыгающий по кочкам задний борт цвета хаки снова замаячил впереди. Расстояние до грузовика сократилось метров до пятидесяти.
— Давайте, Давид Маркович!.. — выдохнул Васька. — Время!..
Гоцман и сам видел, что время. Сжимая пистолет обеими руками, высунулся из окна машины. Дважды рявкнул ТТ. Соболь, на секунду оторвав взгляд от дороги, одобрительно кивнул: обе пули разодрали заднее колесо грузовика. Тот вильнул, снизил скорость, но тут же выровнялся, взвыл и наддал. Гоцман чихнул от завившейся столбом пыли.
— «Люблю веселье, люблю застолье, — завел Васька, отчаянно фальшивя, — люблю гармошку я и женский вид…»
— Васька, я сейчас сойду, — пробурчал Гоцман, не выпуская оружия из рук, и снова чихнул.
— Укачало, Давид Маркович? — заботливо осведомился Соболь. — Ничего, больше газу — меньше ям!.. «Раз глядел я между кралечке в разрез… Я имел наде-е-ежду, а тепе-е-ерь я бе-е-ез…»
— Не пой! С твоего голоса недолго и понос! Васька счастливо рассмеялся:
— Так то ж секретное оружие на бандитов! Сейчас я им спою в их самые поганые уши…
Закусив губу, он крутанул руль так, что «Опель» взвыл от негодования. Фары мазнули по склону, усыпанному щебнем, по лобовому стеклу снова хлестнули ветки… Даже Гоцман не мог бы сказать определенно, где именно они находились. Хорошо, Васька знал все приемлемые для езды дороги в радиусе ста километров вокруг Одессы…
— А зараз от так, — удовлетворенно говорил Соболь, выравнивая машину. Ее снова тряхнуло, но уже не так сильно. Еще ухаб. И еще. — Не, Давид Маркович, и когда это у нас все ж таки сделают нормальные дороги? Я помню, на фронте водил по автобану из Бреслау до Лигница. Так то же песня, скажу я вам, один сплошной бетон. Можно идти сто десять и ни о чем не думать… Мне генерал так и говорил, когда вручал знак «Отличный шофер»: «Василий, ты ж гениальный ездок…»
Трехтонка виляла все сильнее. С простреленных задних колес грузовика клочьями летела рваная резина. В сереющем свете раннего утра показались облупленные строения, ветхий трамвайный мост, перекинутый через улицу, мелькнула керосинная будка, фанерный газетный киоск, афишная тумба с оборванной афишей «Севильского цирюльника». Донесся звон первого трамвая, выходившего на линию… Под колесами «Опеля» гулко зазвучал булыжник.
— Все, — уверенно произнес Васька, — тут уже улицы пошли. Теперь не уйдут.
— Дальше улицы пойдут, — сиплым голосом произнес Толя Живчик, облизывая пересохшие губы. — Там не уйдем…
— Эва, — Чекан бросился к окошку в тенте, покрывавшем кузов, забарабанил в него пальцами, — облей шмотки бензином, там канистра в кузове!.. Живей!..
Радзакис, стараясь не выть от боли в простреленной руке, отвинтил крышку небольшой канистры и пинком опрокинул ее на груду обмундирования. Запах пыли и ткани растворился в остром, тревожном запахе бензина…
— А теперь прыгай! Прыгай, тебе говорят!.. Скользя подошвами по стопкам шинелей и кителей, Эва начал пробираться к заднему борту. Но тут виляющий из стороны в сторону грузовик угодил колесом в яму. Острая боль в раненой руке проткнула Радзакиса насквозь, он вскрикнул и упал ничком на гору одежды…
Выждав пару секунд, чтобы дать Эве спрыгнуть на ходу, Чекан щелкнул зажигалкой и швырнул ее в пропитанный бензином кузов. Кивнул Толе Живчику — пора и нам уходить…
— Ша, Васек!.. — Гоцман выскочил из резко затормозившего «Опеля» и, прикрываясь дверцей, выбросил вперед руку с пистолетом. Но стрелять не пришлось…
Из огромного костра, в который мгновенно превратился кузов грузовика, с диким воем вывалился на мостовую объятый пламенем человек в военной форме с автоматом в руках. Горящий палец замер на спусковом крючке, и остатки магазина «шмайссера» веером пошли по спящим окрестным домишкам, по стеклам проходившего по мосту трамвая, по ветвям деревьев, по галкам, суматошно оравшим в предрассветном летнем небе… Автомат замолчал, и горящий человек комом рухнул на мостовую. К нему бросились, пытаясь сбить пламя, но было поздно.