Линия фронта - страница 32
Женщины разноголосо хохотнули и застрекотали все враз. Стоявший в первой шеренге Наумов расплылся в улыбке.
— Ла-апушки…
— Медузы колючие! — отозвался морячок.
— Ужели? — невинно удивился Наумов.
— У меня они ни девки, ни бабы, ни вдовы… Покрой землю водорослями!
Евгений не сразу понял, что морячок говорит о маскировке.
И над речкой, и над горячей, усохшей землей полыхало солнце. В прозрачном небе завыл самолет.
— «Мессер». Второй день беженцев пугает…
— А чё их пугать-то? — спросил Янкин.
— Делать нечего, — ответил моряк. — Войска прошли, да и села уж нет. Отчалили… Так, остатки плывут. Прохожие…
— А вы что ж не уходите? — спросил Евгений.
— Не приказано! Я с корабля последний…
Саперы еще попили, набрали воды в баклаги и тронулись дальше. Возле села они увидели горящие стога соломы; черный, копотный дым пластался над садами и огородами.
Откуда-то с боковой дороги, с западной стороны, вливались в село разрозненные молчаливые группки людей. Они тянулись по пустынным, дышащим гарью улицам, волокли детей и скот, разбредались у колодцев, ненадолго присаживались и вновь вымученно плелись через село. При виде этой унылой картины саперы тоже примолкли.
Во дворах не было никого. Лишь откуда-то шмыгнула в подворотню очумелая кошка. На одной завалинке сидел дряхлый и глухой старец. На вопрос Буряка — где ближе и реке — он ответил: «Ушло село… С председателем…»
От усталости и жары Евгений едва волок одеревеневшие ноги, на глаза все лезли пустые и беззвучные дворы, раскрытые ворота и расшвырянная в спешке утварь. «Зачем оставили плацдарм? Вот оно как…»
Переправы в селе не оказалось.
Немецкий истребитель вырвался откуда-то из клубов дыма, хлестнул из пулеметов, и люди кинулись по спуску к реке.
— Ложись! — крикнул Евгений.
Команду приняли одни саперы, остальные неслись по дороге. Дети, женщины, калеки… «Мессершмитт», как оса, жикнул над головами, перемахнул речку и развернулся. Толпа безудержно валила по спуску.
— Немцы!
Обезумевшие люди бросались в воду. Скатывали в реку тарные бочки. Слепой старик спустил на воду кадку и на ощупь посадил в нее годовалого малыша. Несмышленыш пищал и цеплялся за старика, наконец слепой оторвал его от себя и отпихнул бочку. Из-под берега сыпались в воду беженцы…
Когда саперы вышли к реке, у берега бродил лишь согбенный слепец. Растопыренными руками шарил он у воды. На отмели валялся детский ботинок.
Под Кишиневом полк срочно посадили в теплушки, через сутки выгрузили в Первомайске и ночным броском подняли еще северней. Это уже была Правобережная Украина.
В теплушке Евгений отсыпался за все прошлые ночи и мало что видел. Запомнился ему только темный полустанок, забитый эшелонами с войсками и оборудованием эвакуируемых на восток предприятий. Станки, моторы, ящики — все лежало на открытых платформах. На одном ящике сидела женщина в застегнутом наглухо пальтишке, платке и противогазе через плечо.
— Эгей, сторож в юбке! Айда греться! — зазывали ее служивые. Она шутливо грозила берданкой; было видно, что женщина рада человеческому голосу.
— Чайком напоим! — обещали бойцы.
— Дома напьюсь.
— Где твой дом?..
Женщина что-то ответила, но зацокали буфера, и эшелон поплыл вдоль путей. Евгений еще с минуту выглядывал в темный проем двери, перед глазами мелькали, ускоряя бег, площадки со станками, теплушки, изредка — пассажирские вагоны.
Двойственное чувство охватило Евгения с того дня, как полк вместе со всей дивизией сосредоточился в резерве. Евгений радовался возвращению в часть: среди множества людей он ощутил прилив сил и уверенность в себе; он не только отдыхал от надоедливой трескотни пулеметов и горького запаха взрывов — в минуту отдыха, а чаще во сне Евгений мысленно переносился домой; ему чудилось, что там все по-прежнему, он видел дом таким, каким оставил до войны. Эти видения порой перерастали в совершенно физические ощущения, и тогда в памяти сглаживались даже его нелады с отчимом, перед ним вставали прохладная комната и мать со стаканом молока. Думал он и о Мусе; отношения с ней казались Евгению окончательно запутанными. Кем они друг другу приходятся? В такие минуты его охватывало беспокойное волнение, граничащее с раздражительностью, и тогда, чтоб не сорваться, он старался не замечать мелких промахов подчиненных, брался за топор или лопату…