Липовый чай - страница 11
— Ну, говори, — остановилась перед ним Павла.
— Хорошо работали, — улыбнулся Афанасий.
— Бывает и хорошо, — улыбнулась Павла.
Помолчали.
— Можно считать — поговорили? — усмехнулась Павла.
— Замуж за меня пошла бы? — серьезно поглядел в глаза Афанасий.
— Отчего не пойти? — легко ответила Павла.
— Дом у меня… хозяйство… — добросовестно стал отчитываться Афанасий.
— Велико ли? — спрятала ухмылочку Павла.
— Все, что положено, — обстоятельно ответил Афанасий. — Корова, телка… Свиней двое. Курей сколько-то… Десять, должно. Больше было — загинули. Лиса повадилась.
Клашка с ленцой прошла мимо:
— Я принесу воды-то…
Павла смотрела на Афанасия, улыбалась, всерьез не принимала, как-то просто быть такого не могло, чтобы всерьез. Поди, деревенские подослали после вчерашнего. Не выйдет шуточка-то. Посмотрим еще, кто смеяться будет.
— Продаешь, значит, хозяйство? — спросила Павла.
— Зачем продавать? — ответил Афанасий. — Так отдаю, коли возьмешь.
— Али в деревне баб недостача! — удивилась Павла.
— Баб-то с избытком, да такой нету. Наши помельче будут.
— Тебе лошадь, что ли, нужна?
— Так ведь сила и человеку не во вред.
— Верно, силы невпроворот. Пятаки гну.
— Эй, Павла! Чего долго? — орут шоссейные.
— Да тут сватают меня, да сват вроде как с придурью, боюсь, как бы и жених таким не оказался! — не стояла, поворачивалась перед Афанасием Павла.
— А ты скажи, чтоб других прислали! — орут шоссейные и хохочут.
— Скажу! — ответила Павла.
И в глаза Афанасию взглядом — самой не понятно каким, только в груди вдруг жарко от этого своего взгляда, а лицо Афанасия расплывается, как-то не видно ни глаз, ни бровей, — ах, да какая разница, хоть он, хоть другой, любого бы сразила сейчас напрочь, позабыл бы про свои сараи думать!
И сквозь жаркую толчею ощущений глухо прорвался неторопливый голос Афанасия. Афанасий не слушал бабьей трескотни, говорил:
— Павла… Вот и имя у тебя основательное, без легкомыслия теперешнего…
Павла уняла себя, поиграла с насмешечкой:
— Самого-то, поди, Иваном звать?
— Иван — тот другой, тот безрукий. А я — Афанасий. У нас полдеревни Шестибратовы, полдеревни Винокуровы. Я из Шестибратовых. Наша фамилия давняя, по ней и вся деревня прозывается…
Спадает, спадает жар. Неинтересно чего-то. Скучно вдруг.
— Ну, ладно, пойду я, — сказала Павла.
— Подумала бы, может? — не то чтобы удерживает или настаивает Афанасий, а так — с рассуждением: — Хозяйство у меня крепкое, в колхозе платят хорошо. В бедности не будешь.
— А самовар есть? — непонятно зачем спросила Павла.
— А как же? — ничуть не удивился Афанасий. — Без самовара какая жизнь.
— А телевизор? — сухой блеск заиграл в глазах Павлы.
— Тут — приемник… — В голосе Афанасия досада: не доглядел.
— Ну, какой же ты жених без телевизора? — засмеялась Павла.
— Да купим, велика важность! — с полным убеждением сказал Афанасий. — И телевизор купим, и все, что хошь… Еще как жить станем!
— С телевизором чего не жить… — запрятала потайное Павла.
— Так пойдешь за меня? — все хотел точности Афанасий.
— А вот я сейчас у своих шоссейных спрошу… Эй, бабы! Человек в мужья просится! — Павла подтолкнула Афанасия к женщинам. — Иди, иди, покажись, они в этом толк понимают… Ну, как мнение — идти за него?
— В годах, пожалуй… — прогудела Сима-Серафима.
— Внуков-то сколько? — спросила Таисья.
— Пиджачишко жиденький… — усомнилась Верка Стриженая.
— И вообще! — высказалась Клаша. — Мой Аскольд Тимирязевич совсем другое дело!
— Рубаха стираная — кралю под боком держит!
— И глаз хмельной — ой, Павла!
— Однако же нам и повеселиться бы не грех.
— Давно я, бабы, стюдню не ела…
— Ну, женишок, чего молчишь-покряхтываешь?
— Поди, рад ноги унести!
— Чай, знал куда идет, мы, чай, с дороги, отчаянные!
— Эй, на что тебе Павла, я-то лучше! — разошлась-таки Сима-Серафима. — Уж так ли уголублю, а-ах!..
— Ой, Павла, держи! Удерет!
— Ох-хо-хо!..
— Ах-ха-ха!..
— А что, казак, коль сегодня свадьбу сыграешь — отдадим тебе Павлу, — решила Таисья.
— Наша власть — мы ей вместо родни, — подтвердила Катерина. — А то оговорим — смотреть на тебя не захочет!
— Сегодня — согласен? — пристала Таисья.
— Чтоб как в сказке! — обрадовалась Сима-Серафима.