Липовый чай - страница 31

— Где? — изумился он. Нахмурился торопливо: — С кем?

Она усмехнулась его натужной ревности. Нисколько его не интересовало, где и с кем, но он соблюдал приличия.

— Я была с Садчиковым. Он очень нравится женщинам. А как его находишь ты?

Муж был недоволен. Но не тем недоволен, что она была с кем-то, а тем, что она не захотела скрыть, с кем была, и этим вынуждала его и дальше разыгрывать ревность. Он что-то невыразительно выговаривал ей, но она шла на полшага впереди и не слушала. Когда они вошли в подъезд, муж остановился у почтового ящика, чтобы достать вечернюю газету.

В гостиной работал телевизор. Толстое лицо на экране тянуло про любовь липким тенором. Лику передернуло от отвращения. Пожалуй, с меня хватит, сказала она и вытащила из-под телевизора одну из четырех рахитичных ножек. Телевизор стоял на трех и пел. Лика злорадно толкнула его на охромевшую сторону, он грохнулся на пол и осип. Он был со Знаком качества и пытался работать в лежачем положении. Лика запустила в экран тихоокеанской раковиной. В телевизоре нехотя что-то взорвалось.

Но террористическая акция потребовала слишком долгих усилий и облегчения не принесла.

Муж вошел в ее комнату, когда она переодевалась. Ни возмущения, ни удивления в нем не было, он просто спросил, где инструмент, ему нужны паяльник и отвертка.

— Ты мог бы стучаться перед тем, как войти.

— Стучаться? — Он пожал плечами. — Через двадцать лет?

Она скомкала только что снятое платье и закричала противным, срывающимся голосом:

— Сию минуту!.. Выйди!.. И постучись!..

Он повернулся и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Она слышала, как он шарил по квартире в поисках паяльника и отвертки, слышала его дыхание, когда он заглядывал на антресоли, его чертыханье шепотом, когда он уколол палец, слышала его возню в ванной, слышала, как он зачем-то отодвигал диван — зачем? — слышала каждый его шаг, и это оказалось еще хуже, чем телевизионные передачи, передачи все-таки можно было выключить, хотя бы теоретически, но выключить мужа — это уже невозможно. Когда же он угомонился, сдавшись обстоятельствам, и затих, на нее хлынула лавина новых звуков из соседних квартир. Какие-то чужие и бессмысленные слова, выхваченные болезненно обостренным слухом, капризный плач ребенка, грохочущее мычанье трамвая, песня отдаленного застолья, стук молотка в стену, хлопанье входной двери, гитара под чьим-то окном, шаги, машины, тиканье часов, орущий в ресторане квинтет…

Муж постучал, но она не ответила. Помедлив, он все-таки вошел. Она лежала на полу в глубоком обмороке.

На следующее утро она вошла в кабинет Главной:

— Роза Гавриловна, мне нужен отпуск.

Главная посмотрела на нее с подчеркнутым недоумением. Поскольку подчеркнутое недоумение на Лику никак не подействовало, Главная вздохнула очень неодобрительно, открыла стол и вытащила аккуратную папку. Перелистав несколько бумажек, назидательно вскинула выщипанные в ниточку брови:

— Ваш отпуск, уважаемая Гликерия Викторовна, через месяц. По графику. — Аккуратно завязала тесемочки на папке, убрала папку в стол. Пояснила: — График существует для всех. Я ни для кого не делаю исключений.

— Я не могу работать. Я не совсем здорова.

— Вы думаете, я совсем здорова? Почему же я могу работать?

— Дайте мне две недели за свой счет…

Главная покраснела, будто услышала что-то неприличное.

— Надеюсь, вы шутите, Гликерия Викторовна? Если все пойдут за свой счет, кто же будет работать?

Брови ниточкой вызывали тошноту. Хотелось протянуть руку и стереть их, как стирают грязь.

— В таком случае я вынуждена уволиться, — с трудом сохраняя спокойствие, проговорила Лика.

Главная оскорбленно выпрямилась.

— Надеюсь, вы знаете, что должны отработать две недели?

— К сожалению, я не могу этого сделать…

Зачем она выщипывает брови?!

— Я… Я уволю вас за прогул!

— Как вам угодно, — уже от двери сказала Лика.

Не было сил возвращаться в темный рентгеновский кабинет с его специфическим запахом просвинцованной резины и остывающей обмотки. Кто-то внутри нее голосом Главной напомнил о врачебном долге перед больными, но об этом тоже не было сил думать, она лишь бессильно вспомнила, что за шестнадцать лет работы рентгенологом ни разу не была на больничном листе. Она вышла в чахлый садик и села на скамейку. Кто-то из своих проходил мимо, кто-то говорил с ней, она отвечала, а может, и не отвечала, — день выпал из памяти. Когда привычный внутренний звонок возвестил, что рабочее время истекло, она поднялась и снова направилась в кабинет Главной.