Липовый чай - страница 33

За окном сдвинулся с места телеграфный столб, проплыло наивное дощатое сооружение с крупными буквами, длинный склад с пронумерованными дверями. Навстречу устремился утренний туман в низинах, простертый в обозримую бесконечность покой темных сосен, и что-то напряглось в душе забытым усилием, забытой родственностью тому, что проплывало за пыльным окном. И это пыльное, неумытое окно вдруг вызвало ненависть. И вся эта грязь, эти окурки и засохшие кефирные бутылки, мчащиеся через утренний лес в закупоренном вагоне, вдруг сделались нестерпимо стыдными, и Лика поднялась и стала сгребать на развернутый журнал с чьим-то лакированным лицом все валявшееся на столах и скамейках, и этой работы вполне хватило до ее остановки.

Малушино встретило Лику тишиной и медлительным стадом коров. Верховой мальчишка-пастух остановил коня, поздоровался и ждал вопросов, потому что Лика тут новый человек и знать всего не может, а он бы все объяснил и рассказал. Лика улыбнулась и пошла дальше, а мальчишка, удивленный тем, что она идет не к жилью, а от жилья, долго смотрел ей вслед. И когда она была совсем уже далеко, крикнул:

— Тетенька-а! Там нету никого-о! Там ле-ес!

Она помахала ему рукой и пошла по едва заметной дороге, скорее тропинке даже, да и то не очень исхоженной, которая этой своей неопределенностью и привлекла ее в прошлый раз. Она тогда подумала, что тропинка, наверное, затеряется и кончится ничем, но тропинка все не кончалась, все вилась меж березовых и сосновых стволов. Кое-где темнели старые пеньки, видно, когда-то деревья тут уж очень мешали проезду, и их срубили, но срубили с расчетом и бережностью, не прихватив ни одного сверх необходимости. В низинах были навалены стволы молодых березок. Стволы наполовину всохли в землю, но все равно светились белизной.

Озеро уже просвечивало сквозь деревья, но Лика не стала спускаться к нему, а взяла левее, в гору, и долго карабкалась по камням и малиннику с еще зеленой ягодой, пока не оказалась на лысой вершине, без кустов и травы, из одного черного в оспинах камня, оспины в нем были выедены водой и временем. Лика подумала, что камню этому наверняка столько же лет, сколько и всей Земле, что он уже дряхлый и устал жить, но умереть не может.

Озеро отсюда виднелось целиком, с заводями и островами, с камышовыми зарослями и одинокой рыбацкой лодкой у дальнего берега. Над водой все еще стлался редкий косматый туман, розово пронизанный ранним солнцем, а солнце, красное и тоже косматое, едва оторвалось от леса и было в этот час родственно близким. Лике вдруг показалось, что все вокруг включено в тайный разговор, доступный всем, кроме нее, показалось, что в этот час совершается что-то важное и мудрое, но это мудрое обтекает ее, как вода обтекает камень, и ей позволено только присутствовать, не понимая и не участвуя. Она — выпавшее звено в цепи этой старой горы, деревьев и звучащей и неслышимой фантасмагории красок над озером. Цепь замкнута без нее, и неизвестно, есть ли возможность снова включиться в тайную перекличку всего сущего, и не оттого ли наше беспокойство, наши метания и наша бедность. И она протянула руки к солнцу, и в тот же миг устыдилась этого движения, потому что солнце — всего лишь огненный шар, деревья идут на столы и бумагу, а черная в оспинах гора давно выжила из ума от старости.

Лика опустилась и села на холодный камень, почувствовала, как в трудную глубь горы утекает тепло ее тела, и наверно, если сидеть долго, то тепло утечет совсем, и тогда тоже станешь камнем. Она усмехнулась своим мыслям и пересела на сумку. Все эти мечтания про цепь живого и неживого, конечно, вздор, по деревьям прошумел ветер, туман исчез, озеро стало гладким и непроницаемым, на черный камень села изумрудная стрекоза, задолбил сосну красногрудый дятел, зашевелилась и занялась дневными делами всякая божья мелочь. Солнце оторвалось от озера и стало обычным круглым солнцем.

Лика опустилась к землянке. Дверь была прикрыта, но замка не было, Петя находился где-то рядом. Лика поискала, что бы сделать, но посуда была чистая, постель убрана, костер аккуратно затушен. Она пошла собирать сушняк и насобирала его на неделю, куча получилась здоровая и портила берег. Лика отыскала топор и стала рубить, и кажется, пришлось ей заниматься этим впервые, и теоретически никакой премудрости в этом не было, а на практике обрубленный сучок саданул ей прямо в лоб, хорошо хоть не в глаз, шишка вздулась здоровая. Она с сомнением осмотрела топор, махнула посильней, и острый сук просвистел около уха. Что-то там хитрил второй закон механики, она попробовала наставлять топор наискось, и сучья стали отлетать в стороны, как им и положено. Самостоятельность открытия доставила ей долгое удовольствие, и она с наслаждением перерубила всю кучу. Потом нашла тяпку и пошла окучивать картошку в маленьком огородике за землянкой.