Лирика и сатира - страница 10
Мне тридцать пять, и я влюблен…
О Женни, на тебя гляжу я,
Припоминая старый сон!
Я встретил девушку когда-то,
В тебе живут ее черты,
И даже локоны носила
Она такие же, как ты.
Готовясь к университету,
На время бросил я ее,
И мне тогда она сказала:
«В тебе все счастие мое!»
Уже три года, как Пандекты[9]
Я изучал, но в мае вдруг
Услышал в Геттингене[10] новость,
Что замужем давно мой друг.
То было в мае… Птицы пели,
Весна смеялась на полях,
И солнцу радовался каждый
Червяк на травах и цветах.
А я, болезненный и бледный,
Бродил в отчаяньи, без сил…
Один господь про то лишь знает,
Что в эту ночь я пережил.
Но все прошло. Мое здоровье
Окрепло. Вновь я исцелен.
О Женни, на тебя гляжу я,
Припоминая старый сон!
ЖАЛОБА СТАРОНЕМЕЦКОГО ЮНОШИ[11]
Кто добродетель потерял,
Плачь горькими слезами!
Несчастный, был я совращен
Порочными друзьями!
В картежный дом меня водили,
Кошель мой облегчали,
А девушки меня лукавой
Улыбкой утешали.
Несчастный юноша! Потом,
В разодранном кафтане,
Был, пьяный, выброшен за дверь
Я без гроша в кармане.
ДОКТРИНА
Бей в барабан, не бойся беды,
И маркитантку целуй вольней!
Вот тебе смысл глубочайших книг,
Вот тебе суть науки всей.
Людей барабаном от сна буди,
Зорю барабань в десять рук.
Маршем вперед, барабаня, иди, —
Вот тебе смысл всех наук.
Вот тебе Гегеля[13] полный курс,
Вот тебе смысл науки прямой!
Я понял его, потому что умен,
Потому что я барабанщик лихой.
КИТАЙСКИЙ БОГДЫХАН[14]
Отец мой трезвый был чудак
И пьянства не любитель;
А я усердно пью коньяк,
И мощный я властитель.
Питье волшебное! Моя
Душа узнала это;
Чуть только вдоволь выпил я, —
Китай мой — чудо света.
Дарит ему цветы весна,
Он весь благоухает;
Я сам почти что муж; жена
Ребенка зачинает.
Скорбям, недугам всем конец;
Богато все, счастливо;
Конфуциус[15], мой лейб-мудрец,
Стал ясен так, что диво.
Сухарь солдата на войне
Вдруг превращен в конфеты;
И нищие в моей стране
Все в бархат, в шелк одеты.
У мандаринов — у моей
Команды инвалидной —
Дух вновь, как в пору юных дней,
Поли свежести завидной.
Великий храм готов, — и в нем
Последние евреи
Крестятся, чтоб давал потом
Я орден им на шеи.
Дух мятежей исчез, как дым,
Кричат манчжуры дружно:
«Мы конституций не хотим,
Нам только палок нужно!»
Чтоб страсть во мне убить к питью,
Врачи дают лекарства;
Я их не слушаю и пью
Для блага государства.
За чаркой чарка! Веселит,
Питательно, как манна!
Народ мой счастлив и кричит
Восторженно: «Осанна!»
УСПОКОЕНИЕ
Мы спим как Брут[16], — мы любим всхрапнуть.
Но Брут очнулся — и Цезарю в грудь
Вонзил кинжал, от сна воспрянув.
Рим пожирал своих тиранов.
Не римляне мы, мы курим табак.
Иной народ — иной и флаг!
И всяк своим могуч и славен.
Кто Швабии по клецкам равен?
Мы немцы, мы чтим тишину и закон.
Здоров и глубок наш растительный сон.
Проснемся — и жажда уж просит стакана.
Мы жаждем, но только не крови тирана.
Как липа и дуб, мы верны и горды,
Мы тем и горды, что дубово тверды.
В стране дубов и лип едва ли
Потомков Брута вы встречали.
А если б — о чудо! — родился наш Брут,
Так Цезаря для него не найдут.
И где нам Цезаря взять? Откуда?
Вот репа у нас — превосходное блюдо!
В Германии тридцать шесть владык
(Не правда ль, счет не столь велик!)
Звездой нагрудной каждый украшен,
Им воздух мартовских Ид[17] не страшен.
Зовем их отцами, отчизной своей
Зовем страну, что с давних дней
Князьям отдана в родовое владенье.
Сосиски с капустой для нас — объеденье!
Когда наш отец на прогулку идет,
Мы шляпы снимаем — владыке почет!
Немца покорности учат с пеленок,
Это тебе не римский подонок!
ПРОСВЕТЛЕНИЕ
Вместо пищи славословят
Счастье райского венца
Там, где ангелы готовят
Нам блаженство без мясца.
Михель, вера ль ослабеет,
Иль окрепнет аппетит,
Будь героем, и скорее
Кубок жизни зазвенит.
Михель, пищей без стесненья
Свой желудок начини,
А в гробу пищевареньем
Ты свои заполнишь дни.
ВОТ ПОГОДИТЕ!
Сверкать я молнией умею,
Так вы решили: я не гром.
Как вы ошиблись! Я владею
И громовержца языком.
И только нужный день настанет. —
Я должен вас предостеречь: