Лирика и сатира - страница 6

Рождается жизнь, умирает,

Приходят, уходят года,

И только одна в моем сердце

Любовь не умрет никогда.

Хоть раз бы тебя увидеть

И пасть к твоим ногам,

И тихо шепнуть, умирая:

«Я вас люблю, Madame!»

Приснилось мне, что я сам бог,

Держащий свод широкий,

И славят ангелы мои

Рифмованные строки.

И объедаюсь я, как бог,

Небесными сластями,

Ликеры редкостные пью,

Покончивши с долгами.

Но мне тоскливо без земли,

Как будто я за бортом,

Не будь я милосердный бог,

Я сделался бы чортом.

«Эй, ты, архангел Гавриил,

Возьми-ка в руки ноги,

Эвгена[2], друга моего,

Тащи в мои чертоги.

Его за книгой не ищи,

Отправься лучше к даме:

У «Фрейлен Мейер»[3] он сидит

Охотнее, чем в храме».

Архангел крылья развернул,

Полет к земле направил,

Схвативши друга моего,

Ко мне его доставил.

«Ну, что ты скажешь про меня,

Что сделался я богом?

Недаром в юности моей

Я так мечтал о многом.

Я чудеса творю, что день,

В капризе прихотливом.

Сегодня, например, Берлин

Я сделаю счастливым.

Раскрою камни мостовой

Рукою чудотворной,

И в каждом камне пусть лежит

По устрице отборной.

С небес польет лимонный сок,

Как будто над бассейном,

Упиться сможете вы все

Из сточных ям рейнвейном.

Берлинцы — мастера пожрать,

И в счастии непрочном

Бегут судейские чины

К канавам водосточным.

Поэты все благодарят

За пищу даровую,

А лейтенанты-молодцы,

Знай, лижут мостовую.

Да, лейтенанты — молодцы,

И даже юнкер знает,

Что каждый день таких чудес

На свете не бывает.

Когда лежу я в постели,

Под кровом тьмы ночной,

Твой нежный кроткий образ

Сияет предо мной.

И, лишь глаза закрою,

Дремотой унесен,

Я вижу вновь твой образ,

Прокравшийся в мой сон.

И даже утро не в силах

Развеять волшебство,

Я где-то в недрах сердца

Весь день ношу его.

Бесплодно голову ломал я,

Мечтал и думал — ночи и дни.

Но вдруг твои глаза увидел,

И мне подсказали решенье они.

Останусь там, где глаза твои светят, —

Их взор так нежен и глубок!

Что я любить ещё раз буду,

Я и подумать бы не мог.

Мне снилось: печальные звезды взошли,

Печален месяц двурогий.

К возлюбленной, чуть не на край земли,

Плыву я воздушной дорогой.

И вот ее дом, ее двери порог,

И к лесенке лбом я прижался,

Которой часто ее башмачок

И шлейф ее касался.

А ночь длинна, а ночь холодна,

И так холодны ступени!

Мне чудилось: кто-то глядит из окна

Подобно призрачной тени.

Они любили друг друга,

Но встреч избегали всегда.

Они истомились любовью,

Но их разделяла вражда.

Они разошлись, и во сне лишь

Им видеться было дано,

И сами они не знали,

Что умерли оба давно.

Довольно! Пора мне забыть этот вздор,

Пора мне вернуться к рассудку!

Довольно с тобой, как искусный актер,

Я драму разыгрывал в шутку!

Расписаны были кулисы пестро,

Я так декламировал страстно,

И мантии блеск, и на шляпе перо,

И чувства — все было прекрасно.

Но вот, хоть уж сбросил я это тряпье,

Хоть нет театрального хламу —

Доселе болит еще сердце мое,

Как будто играю я драму!

И что я поддельною болью считал,

То боль оказалась живая…

О боже! Я, раненный насмерть, играл,

Гладиатора смерть представляя.

Вчера мне любимая снилась,

Печальна, бледна и худа.

Глаза и щеки запали,

Былой красоты ни следа.

Она вела ребенка,

Другого несла на руках.

В походке, в лице и в движеньях —

Униженность, горе и страх.

Я шел за ней через площадь,

Окликнул ее за углом,

И взгляд ее встретил, и тихо

И горько сказал ей: «Пойдем!

Ты так больна и несчастна,

Пойдем же со мною в мой дом.

Тебя окружу я заботой,

Своим прокормлю трудом.

Детей твоих выведу в люди,

Тебя ж до последнего дня

Буду беречь и лелеять,

Ведь ты как дитя у меня.

И верь, докучать я не стану,

Любви не буду молить.

А если умрешь, на могилу

Приду я слезы лить».

Тот, кто любит в первый раз,

Хоть несчастливо, тот — бог,

А кто любит во второй

Безнадежно, тот — дурак.

Я дурак такой: люблю я

Без надежды вновь. Смеются

Солнце, месяц, звезды; с ними

Я смеюсь и умираю.

Давали советы и наставленья

И выражали свое восхищенье,

Говорили, чтоб только я подождал,

Каждый протекцию мне обещал.