Лирика - страница 2
Коммунизм[3]
Он — как солнце над миром:
Сперва озаряет тучи
И освещает вершины,
А потом заливает равнины.
Лишь в темные гроты,
Лишь в бездны
Не проникает луч.
Это жилища врагов.
Бездны и темные гроты —
Вот все, что осталось им на земле.
Двадцатый век[4]
Ты родился в последнюю ночь
Уходящего века.
И состарили время и космос
Твой гороскоп.
Вот приметы твои:
Ясный взгляд,
Рост огромный, до неба,
И энергия атома
В сильных и умных руках.
Мы твои сыновья:
И те, кто пали,
И те, кто построит
В завоеванном мире
Невиданный ранее мир.
Мы растим тебе внуков,
И мы никогда не позволим,
Чтобы ветром качало
Кресты на дорогах войны.
Мать[5]
(Баллада)
С пакетом листовок, усталый, немой,
Сын вечером хмурым вернулся домой.
Листовки велели расклеить ему —
Он выскользнет ночью в кромешную тьму.
Он маме сказал: «Через час разбуди…»
«Спи милый…», — а сердце заныло в груди.
Как мертвый уснул он, упав на кровать.
И долго глядела на спящего мать.
И волосы гладит, и шепчет скорбя:
«Спи, милый… Есть время еще у тебя…»
А стрелка все движется, сводит с ума,
а там, за окном, — леденящая тьма.
Он спит, улыбаясь, и видит во сне
цветущее поле, лазурь в вышине.
И маму — вся в белом танцует она,
за ней — циферблат, как большая стена.
Колеблются стрелки, и полночь близка,
но шепчет родная: «Не время пока…»
Но что это? Выстрелы слышатся вдруг,
стреляют, стреляют, стреляют вокруг!
Часы накренились и рушатся вниз,
и мама исчезла… И голос: «Проснись!»
Проснулся он, пот отирает с виска.
«Ой, мама!» — к листовкам рванулась рука.
Но нету листовок и матери нет…
За окнами теплится хмурый рассвет.
Он мать окликает, но вновь тишина.
Вдали трескотня пулеметов слышна…
Внезапно догадка мелькнула в уме —
он бросился к двери и скрылся во тьме.
Бежит он, в кармане зажав пистолет,
и видит — по городу тянется след:
на стенах, деревьях, на окнах квартир —
листовки, листовки, как белый пунктир.
Похороны Скандерберга[6]
Вздымая пыль, вперед помчались кони.
В атаку снова бросился осман.
«Где Скандербег отважный похоронен?» —
Враги ревели, словно ураган.
Земля под ними плакала в печали,
Оделось небо черной пеленой.
Все поле янычары обыскали…
А под копытами лежал герой.
И наконец нашли его османы.
Костьми доспехи стали украшать —
Его останки, точно талисманы,
Должны в боях бессмертье даровать!
И прах героя в битвах рассыпая,
Метались турки по путям войны.
Несли они на север от Дуная
Его останки из родной страны.
В жестоких битвах янычары пали.
Они смешались с пылью на полях,
И там, где вечно зеленеют пальмы,
И там, где вьюга мечется в ветвях.
Останки Скандербега вместе с ними
Погребены в неведомой земле —
В лесах и под стенами крепостными,
В горах Балканских и в Чанак-Кале.[7]
Где сердце Скандербега опочило?
И где рука, дружившая с мечом?
Лишь камни на бесчисленных могилах,
Лишь звезды смотрят в сумраке ночном.
Быть может, над костями воют волны,
Свистит метель близ неподвижных рук.
Над черепом дежурят львы безмолвно,
И волки собираются вокруг.
Но по ночам не спится полководцу
Ни в глубине реки, ни на скале,
Ни там, где ветер озлобленный бьется,
Где волны стонут под Чанак-Кале.
В могиле было тесно великану,
Его укрыть могила не смогла.
Умчался он, подобно урагану,—
Его манили ратные дела.
Умчался он в неведомые дали,
Чтоб видеть поражение врагов.
А может быть, героя призывали
Места былых походов и боев?
Над Скандербегом южных звезд сиянье,
В чужих снегах лежит он недвижим.
Как далеко он от родной Албании!
Тоска о ней овладевает им.
Там ждут его албанские селенья
В ущельях горных и в долинах рек.
Уходят и приходят поколенья.
Но жив в сердцах великий Скандербег!
Он молчал, цепями скован.
Голова в крови.
А султан, как черный ворон,
Каркал: «Говори!
То ли ты лишился слуха,
То ли — языка?
Отвечай, неверный! Ну-ка!
Ты ведь жив пока».
Нет в плечах могучей силы.
Темен белый свет.
«Я мертвец», — как из могилы
Слышится в ответ.
Закричал султан в волненье,
Пряча торжество:
«Львам голодным на съеденье
Бросьте-ка его!»
…Изошли слезами реки.
Желтый лист опал.
Так погиб в далеком веке
Славный генерал.
Россия[10]
Не заходит солнце на просторе
Той земли, не знающей конца.
Словно степи,
Широки сердца,
А глаза там
Голубее моря.