Лишние дни - страница 8

— А?..

— Дрочить, говорю, прекращай. Приятное это дело, мы тебя понимаем, но НЕ ПРИ ВСЕХ ЖЕ!!

— Да я за змейку… за бегунок… Сломалась…

— За змейку? Ну-ну. А если будешь и дальше дрочить, не только с бегунком проблемы будут, но и яйца отпадут! Понял?!

— Они обещали позже подъехать. Понятно? Возможны проблемы, — добавляет дёгтю Кабан. Да не ложку, а целое ведро. И не в бочку мёда.

Каждому — по ножу. Во внутренний карман афганки. У меня и у Олега ещё и топоры в рукавах припрятаны.

Мы здесь чужие. Мы в открытом космосе и без скафандров: вокруг вакуум, и некому помочь, пиво закончилось, а памперсы здесь не продают.

К тому же с нами бабы — лыбятся, сиськами трясут, смеются. Чего им волноваться? Мы за них поволнуемся. Мы же вроде как мужики, типа защитники, Всем-По-Голове-Раздаватели. А что гостей в три раза больше как числом, так и габаритами — это им, сучкам, как раз больше всего и нравится: какие мальчики! взрослые! сильные! а много как! — и вверху много, и внизу, а посередине много-много-много и ещё немножко. Они, канарейки, настолько довольны и оптимистичны, что даже и не подозревают: если взрослым мальчикам вдруг, походя, придёт в голову разложить их, канареек, прямо на этой полянке, у ночного костра, жопой канареечной голой в листья и сучья, то…

Успеем ли мы, раздаватели, достать железо?

А если успеем, надолго ли хватит нашей обороны?

Смогу ли я, лично я, укусить лезвием живое тело? Я-то, наверно, смогу, а остальные?!

Лыбятся, смеются — девочки.

Из пластиковых стаканчиков хмуро пьют водку — мальчики.

Напротив трое: щурятся от дыма. С нами пьют, салом закусывают. Нашу водку пьют, наше сало едят, наших — наших ли? — дур разглядывают. Остальные гости разбрелись кто куда: кто у мотоциклов тусуется, кто по лесу шарит — хворост собирает, кто… да разве за всеми уследишь?

Ночь. Звёздная. Мутная. Здравствуй, Большая Медведица, привет Умке! Не отпускай его, мамаша, на вылазку к людям: они научат его плохому и курить. А когда он вернётся, от него никогда больше не будет пахнуть молоком — перегаром будет штынять. Ну, будь здорова!..

Пью и не пьянею. Трезвый как язвенник-спортсмен — виноват адреналин. И ночь, и те, кто лыбятся, и те, кто щурятся, и водку жалко — столько зазря уходит, не для доброго дела, не для друзей и даже не в землю стаканами в жертву Дионису.

Открытый космос — что ты тут поделаешь?!

— Пацаны, а ножик есть? сало порезать?

Когда Кабан ножны на поясе расстёгивал, гости ещё не вдуплили расклад, а вот когда тесак вынимал, единогласно отпрянули. В тень. От греха, в смысле от Кабана, подальше. Значит уважают. Оно и понятно: не каждый день такую игрушку увидишь — жало в четыре пальца шириной, в один толщиной, рукоятка тоже на совесть — весь ножик от локтя до кончиков пальцев ляжет. Сало порезать? Без проблем: хоть сало порезать, хоть кости покрошить, хоть дрова в опилки извести. Кто просил?!

Костёр. Жаркий. Весёлый. Здравствуй, Умка! Вернулся? Водку пить не научился? Пиво, говоришь, полезней? Полезней, Умка, на то оно и пиво…

— Вы где, пацаны, служили? — местный, Игорем зовут. Здоровый бугай, морда круглая, однозначно хлопец не с Поволжья. Он у аборигенов вроде как за старшего. Главный астронавт. И по возрасту и так…

— Нигде, — кроит родственную плоть Кабан.

— А это? — «задохлик» кивает на афганку и берцы.

— Удобно на вылазку. Карманов много.

— Матерьяльчик плотный, тёпленький, не мнётся. Перекуём мечи на орала! — встревает в беседу Костик. Вот кто водку пьёт не хмуро.

— А я в Приднестровье, — смотрит на угли Игорь. — Пацаны, а топор есть? Дров нарубить?

Ну не каются местные! Сами нарываются!

— Есть. — Хрюша жестом фокусника вытаскивает из рукава — белого кролика? — топор, типичный инструмент для расчленения трупов малой и средней копытности: тушек козлов и тому подобного бычья. Мечте мясника самое место, судя по невинному фэйсу обладателя, быть всегда под рукой — в рукаве.

Я как-то сразу напрягаюсь.

Да ладно я, а что гости подумали?! Сидит себе паренёк, бухтит помаленьку, водочку хлебая, а у него железа острого за пазухой, как копеечек в свинье-копилке. Игорь закашлялся даже. Небось, от дыма.