Листочки из тетради - страница 12

— Что же фельдшера?

— Нету, говорят, лекарства от старости.

Слепящее зарево ударило в грушу, толкнуло горбатую стену хатенки, упало на плетень с перелазом. Это «Москвич» вкатился во двор — приехал из тракторной бригады Василий. Поставил машину ближе к плетню, погасил фары. Крикнул жене, чтобы взяла арбузы. Сам же снял грязную, пропитанную пылью и потом рубашку, и долго плескался над кадкой возле колодца. Фекла Герасимовна вышла из хатенки, держа в руках кувшин.

— Ну, что? — спросил Игнат Корнеевич. — Поел?

— Плохо…

— Понеси-ка ему арбуза. Василий привез.

— Не станет есть.

Подошел Василий, вытираясь полотенцем. Закурил папиросу, прислонился голой, влажной спиной к груше, спросил:

— Так как же, батя, насчет гаража? Надо решать.

— Опять за свое? — Игнат Корнеевич обратился к Сафрону. — Рассуди, сосед. Сыны купили этого бегунка и хотят мастерить ему убежище в дедовой хатенке.

— А что ж? Хорошее дело, — одобрил Сафрон. — Я могу даже подсобить по плотницкой части. В один миг все соорудим.

— Дело-то оно стоящее, — согласился Игнат Корнеевич, — но как же с батькой? Куда его?

— Я, Игнат Корнеевич, сужу так. Батько твой свое отжил. Пусть он в той комнатушке угасает, а вторая, что поболее, — она же у вас пустует. Вот ее и следует приспособить для «Москвича». А чтобы деда Корнея не волновать, надобно дело вершить тихо, без стука и грюка… Это все можно.

— Да ты что, Сафрон, сговорился с моими хлопцами? — удивился Игнат Корнеевич. — Они тоже все норовят свершить втихую. Не быть этому! Похороним родителя, а тогда и за хатенку возьмемся.

— Все ж таки, Игнат, подумай, — сказал Сафрон, вставая и собираясь уходить. — Как это говорится — живой о живом и думает.

Два дня Игнат Корнеевич раздумывал над тем, как ему поступить. Не хотелось обижать отца. Ведь как бы там тихо ни ломали стенку, а все одно старик услышит. Но и без гаража, это он понимал, плохо. Машина новая, ее надо беречь.

Ночью посоветовался с женой. Фекла Герасимовна рассудила так:

— Не перечь детям, Игнат. Пусть сооружают. Тут дело ясное: кому умирать, а кому жить. Не унесет же батько с собой свою хатенку… Только ты скажи сынам, чтоб все делали скрытно. Можно ночью или в те часы, когда дед спит. Он и знать не будет, как рядом с ним поселится новый жилец.

Игнат Корнеевич ничего не ответил жене, но в душе с нею согласился.

Встал рано и пошел к отцу. Присел на стульчик возле кровати. Старик не спал. Игнат Корнеевич снова заговорил о том, что внуки купили легковой автомобиль и что в воскресенье ездили на нем на базар в Ставрополь.

— И как собой та коняга? — спросил дед Корней. — Не норовистая?

— Ничего, батя, бегает шибко.

— Эх, Игнат, Игнат, переродилось кубанское казачество. — Старик не открывал слезливые глаза, и голос у него был глухой. — Как мы жили допрежь? В молодые годы я, бывало, на коне гарцевал, такую свершал рубку и джигитовку… Конь подо мною, бывало, пляшет, как бешеный… А что внуки мои? Так, умостились на железного скакуна.

Игнат Корнеевич хотел начать разговор о том, что железному скакуну нужна конюшня, но промолчал. Стал упрашивать старика перебраться в новый дом, обещал положить его в тихой и светлой комнатке, окно которой выходит в сад. Отец молчал. Не зная, что ему еще сказать, сын пошел на хитрость:

— Сосед Сафрон собирается плотничать в той пустой комнате. Я попросил его вторые рамы для нового дома поделать. Так это ж какой поднимется стук и грюк… А в доме вам, батя, будет спокойно…

— И пусть стучит, — ответил дед Корней. — Только ты под плотницкую мастерскую ту мою хатыну Сафрону не отдавай. А то я знаю Сафрона, его только пусти, а тогда и не выгонишь. Сделай из нее чулан, чтоб все домашнее там хранить. Добрый получится чулан. А меня, сыну, не тревожь. Ежели б у меня была какая болезня или в голове ломило, а то чегось занедужилось. Полежу еще, силов наберусь и встану… И тут, в своей хатыне, мне лучше… Привычнее.

Днем Игнат Корнеевич побывал на очистке зерна. Приехал на грузовике Семен, подрулил к огромному вороху пшеницы. Отборное, цвета бронзы зерно ручейком полилось по транспортеру в кузов. Игнат Корнеевич позвал сына, сказал: