Литература ONLINE - страница 14

Я держу в своей ладони очень мягкую, тёплую и слегка влажную ладонь Анечки, когда мы играем в «Ручеёк». Мне кажется, что ради того, чтобы этом миг длился вечно, полжизни не жаль…

Неожиданно видения сменяются отчётливой мыслью: мне всегда казалось, что кто-то ведёт меня по жизни, направляет, обещает впереди что-то значимое и очень интересное. Я чувствовал себе избранным, непохожим на других, иногда даже бессмертным: богом или равным богу. Нет не главным Богом, а маленьким богом, которому ещё предстоит стать кем-то. Кажется, что скоро у меня представится случай проверить, а что там – дальше…

Меня охватывает волна радости, почти счастья: тело моё вдруг становится легким, почти невесомым. Без малейших усилий я поднимаюсь над землёй и вишу в воздухе. Какая глупость бояться высоты! Летать куда естественнее, чем ходить. Наверное, мы учимся летать гораздо раньше, а потом забываем об этом. И я лечу! Лечу к облакам, сквозь которые пробиваются лучи солнца. Они так красивы, эти облака. Я погружаюсь в них, и это купание лучше даже, чем в тёплых морских волнах. А за ними нечто ещё более прекрасное: белый зовущий свет.

Теперь я знаю, почему мотыльки летят на свет: они думают, что там рай.

Вдруг я чувствую, что там, внизу, на земле, кто-то сдвигает с места моё тело. Я спускаюсь и чувствую отвращение, глядя на себя. Вот это вот нечто… плотское, грязное, окровавленное, небритое… Это и есть я? Какой-то бесформенный мешок плоти! Мне брезгливо к нему приближаться, однако то, что эту плоть кто-то трогает, поворачивает, мне тоже не нравится. Я хочу возмутиться, закричать, отпугнуть этих людей, но у меня ничего не выходит: я просто летаю над ними, как ворона над падалью, и они не обращают на меня ни малейшего внимания.

Между тем одного из двух людей я узнаю: это Машка, наша медсестра. У неё не очень красивое лицо (кто-то сломал ей в детстве нос), но зато очень выпуклая, упругая попка. Мне всегда хотелось погладить или ущипнуть её за эту вот попку, но я, естественно, никогда не решался этого сделать. А вот сейчас – запросто! Я подлетаю и провожу пальцами по выпуклости: Машка не реагирует – то ли сильно занята, то ли совсем не чувствует моего прикосновения. Я делаю это настойчивее… и чувствую, как моя рука совершенно спокойно проходит сквозь её плоть. Вот незадача!

Это мне не нравится, и я решаю хоть на секундочку вернуться назад в своё тело, чтобы получилось это сделать.

…И в тот же момент боль – страшная, оглушающая боль – возвращается. Усилием воли я открываю глаза и тяну непослушную руку к её заду. Глажу.

А она… Она, вместо того чтобы треснуть меня по роже или ехидно засмеяться, как всегда это делает, неожиданно начинает реветь и растирать по грязному лицу слёзы, бормоча:

– Живой, родненький. Живой. Счас я, счас!

И начинает медленно, боком, заваливать меня на носилки. С другой стороны (я не вижу) кто-то ей помогает.

Мне больно, я хочу всё это прекратить. Я хочу снова летать в небе. Но тут мне приходит в голову одна мысль: «Если я выживу, Машка мне даст. Обязательно даст!».

И я решаю жить.

Думаете, дала? Как бы не так!

Вот и пойми этих баб…

Я стеснительный настолько, что к красивой девушке никогда не решаюсь подойти, поэтому красавицы и я живем в «параллельном мире». Только однажды мне удалось преодолеть этот барьер, да и то случайно.

Я стоял в коридоре поликлиники, перед кабинетом (нет, не психиатра!) гастроэнтеролога с видом, соответствующим тогдашнему состоянию моего здоровья, когда (вдруг!) с лестницы в коридор влетело создание столь красивой наружности, что у меня дыхание перехватило. Так и осталось бы оно в моей памяти «мимолетным виденьем», если бы не остановилось прямо передо мной с вопросом:

– Не подскажете седьмой кабинет? Терапевтический.

Где кабинет, я знал, потому как сам не далее чем вчера посещал его, но вымолвить что-либо в ответ не сумел, только молча показал ей рукой в нужном направлении: там, мол. Лучезарно улыбнувшись, создание исчезло.

А на следующее утро я встал около шести утра, чтоб не позже семи занять очередь для сдачи анализов. Советская власть в нашей стране давно канула в лету, а вот советские порядки оказались куда более живучи, по крайней мере в районных поликлиниках: анализы можно было сдавать только с 8 до 9 утра, но если прийти к 8 (как я сделал это вчера), то ловить уже нечего: очередь такая, что к 9 не успеешь точно. Как известно, быть больным – это довольно тяжёлая работа…