Литжурнал «Бродячий заяц» №7 «Ангелы прощаются с зимой» - страница 4

Кровь тяжелеет синей зимней сталью

От песен древней вьюги – смутных, странных,

Болеет сердце, пустота - сладка

•

усни, не слушай / крадущегося снега / в глухую полночь /

гудят деревья / и в поисках ночлега / мертвец, не странник /

далёкой звёздной стаи / алмазный всполох /

от песен древней вьюги / болеет сердце

•

«Bыше радуги»

в этом доме нет шкафов, лишь летающие платья

ни соседей, ни углов, ни коробок под кроватью,

ходит солнце по ковру, пылью медленной гадая,

я когда-нибудь умру, или выживу – другая.

здесь не стены, а часы – санитарный, тихий, спасский...

вдоль контрольной полосы раздают прохожим каски,

словно можно уберечь от паденья чьих-то нравов,

не слова – родная речь – от столицы и направо.

на просторах бедных стран с незастенчивой пропиской

вырыт дивный котлован под снаряд артиллерийский,

что когда-то упадёт как тунгусская граната;

жизнь случилась и идёт – от винта и по канату.

он натянут наугад, но с заведомым прицелом

обойти удобный ад в башмачках натёртых мелом,

страх не повод, не совет, не размер бездонной пасти...

я включаю в доме свет и делю его на части.

•

«Нота»

гонца – на плаху, птицу – на весы, а елка снова не пролезла в залу,

кристаллик льда закованный в часы, подводит год к спортивному финалу.

среди подарков – нужные слова, среди желаний – глупости и шутки,

трубят с балконов ангелы стола, живой гарнир бежит навстречу утке,

от ожиданья стонет детвора, спешат часы, зашкаливают стрелки,

хозяйка домa говорит – пора! и достает парадные тарелки,

где золотой неровною каймой из года в год объято угощенье,

где старший сын торопится домой, а младший брат меняет положенье

луны и звезд – ладьи и короля – закинув голову за край вселенной,

на вечный бал сошедшей с корабля, с неясной болью в чашечке коленной,

натанцевалась? музыка зовет, и продолжает вальсы и гавоты,

как нет конца у праздничных забот и в партитуре нет последней ноты.

•

«Снегопад на Мясницкой»

Снегопад на Мясницкой.

Сонный каменный лев

Улыбается из-под снежных бровей.

Силуэты домов не видны,

Только тихие крупные хлопья,

И сквозь снег – запах кофе.

Где-то там золотые драконы,

Киноварью расписаны стены,

Иероглифы, вазы...

Редкий встречный

Возник и исчез,

Запорошен.

Эти лица,

Старушка и девочка с зайцем...

Как же я не узнала!

•

«Тишина»

. . . . . . . . . Максиму Перминову.

Кто сказал что тишина беззвучна...

Слушаю и слушаю её песенку...

•

« * * * »

Сосновый лес торжественней собора,

Орган стволов звучнее.

Здесь тихий зов невидимого Бога

Слышнее.

•

«Вечер»

Дети вырастут,

Жизнь пройдёт,

А мы останемся

Слушать флейту,

Смотреть на облака,

Хранящие свет.

•

Марина Планутене «Декабрь. Шиповник».

Акварель, гуашь, картон.

« * * * »

Снилось: книгу открывала.

Свет, сквозящий из щелей.

Кто поправил одеяло

детской памяти моей?..

Сон пришёл – глубок и ровен.

Синий снег и санный путь.

Перекатывалось слово,

забывалось как-нибудь.

Из глухой и тёмной ночи

сосны рыжие росли.

Я – росла. Болела очень

где-то на краю земли,

в воздухе, густом и гулком,

в паутине льдистых рек,

где над спящим переулком

падал мелкий-мелкий снег.

С чайной ложечки поили.

Дух анисовый витал

облаком домашней пыли

над горою одеял.

И в луче всегда скользила

лодочка, плыла ко мне.

Бабушка меня носила

на руках своих во сне.

Дом кружился, всё звенело.

Поезд шёл, и пел хрусталь.

Детское смешное тело

уплывало в лодке в даль.

(Неуклюжие болезни,

белый жар и шёлк седин.

Звякни ложечкой железной

и прижми к своей груди.

Посиди со мной немного,

одеяло подоткни.

Под Угодником и Богом

шли неторопливо дни.

Я ли выросла и ты ли

вдруг состарилась совсем?..

Вроде бы всю жизнь прожили

в золотом своём овсе,

в яблоках и зверобое,

в чайных блюдечках, в снегу.

В сени вышла за тобою,

но коснуться не могу…).

Кто поправит одеяло,

лучшее из одеял?..

Снилось: книгу закрывала.

Свет потом всю жизнь сиял.

•

«Ангел»

В этой комнате на самом дне

долгий день сворачивает кольца.

Сквозь незримое стекло оконца

всматриваться в скопище огней

городских и думать, как пройдёт

этот год по улицам вечерним,

и со свитой загулявшей черни,

втягивая дряблый свой живот,

ввалится в какой-нибудь кабак.