Ливень - страница 5

«Ну и силен! — подумал Сергей и невольно позавидовал: — Вот бы мне такие…»

На маленьких скамеечках у окон, справа и слева, сидели еще двое мужчин. В одном Сергей сразу признал того здоровенного бородатого мужика в черной косоворотке, который ночью так испугал Вовку. Другой — был маленький тщедушный старичок с лысой головой и рыжей бородкой клинышком. На тонком ремешке через, плечо у него висела кожаная сумка, из которой торчали флажки — красный и зеленый. «Кондуктор», — решил Сергей.

Четвертый, высокий, в железнодорожном кителе и черной кожаной фуражке, стоял спиной и смотрел на огонь.

Парень поставил кочергу, схватил лопату и повернулся к тендеру. Большие блекло-голубые глаза его вытаращились от удивления. Лопата упала на железный пол.

— Здравствуйте! — крикнул Сергей.

Все вмиг обернулись.

— Вот те клюква! — удивленно пробасил высокий в кожаной фуражке, разглядывая голого, в одних трусах Сережку, с которого ручьями стекала вода. — Ты кто же такой будешь?.. Постой-постой… А я тебя, парень, знаю. Это ты меня спрашивал на станции, куда поезд идет?

— Я, — лязгая зубами от холода, ответил Сергей. — И я вас знаю. Вы — товарищ Лозовой. Машинист-ударник. Ваш портрет в Ростове на Театральной площади висит.

— Вот шельмец! Точно! Лозовой я. Дмитрий Иванович… А откуда и зачем ты к нам припожаловал?.. Постой, что это у тебя? На лбу кровь. И коленка…

— Ерунда, товарищ Лозовой. На крыше упал. Мне бы только сюда Вовку перетащить… — и он рассказал все, как было.

— Ох, надрать бы вам уши! — строго сказал Лозовой. Потом скупо улыбнулся: — Да некогда. Других дел хватает. Иди-ка к топке. Обогрейся. Я тебя подремонтирую и подумаем, как быть.

Он стер кровь. Смазал йодом ссадины на лбу и коленке. Потом залил коллодием — густой клейкой жидкостью, остро пахнущей эфиром. Коллодий вмиг застыл, покрыв ранки тонкой непроницаемой пленкой.

Дмитрий Иванович одного Сережку не отпустил:

— На кой ты мне ляд, утопленник, нужен! Ты мне живой нужен. Понял? Ты сюда по крышам пришел?.. Туда пойдешь. И обратно ж вернуться надо. Да еще с мальчишкой. Нет, не твоя тут сила нужна! Вот с Гордеем пойдешь, — и указал на бородатого мужика…

Ливень не унимался. Вода падала с неба стеной, не успевала скатываться с крыш. Вода заливала глаза, попадала в нос, в рот. Нечем было дышать. Ноги дрожали от напряжения, разъезжались, будто на льду. Сережка выбился из сил. Он все чаще скользил, падал.

А Гордей не мог упасть. Не имел права. Прижав к груди дрожащего Вовку одной рукой, он, балансируя свободной, шел медленно, широко расставляя босые ноги в белых подштанниках. Огромный. Бородатый. Останавливался перед каждым новым прыжком и сквозь козырек воды, лившей с волос, долго высматривал место на той, следующей крыше. В какой-то неуловимый миг все тело его напрягалось — и вот он уже стоит на той стороне провала. Идет. Все ближе и ближе к тендеру…

В железной будке паровоза, у мощной, дышащей теплом машины, среди стольких взрослых людей Вовка сразу почувствовал себя в безопасности. Успокоился. С удовольствием выпил кружку чаю с сахаром. И был уже в отличном настроении. Расспрашивал машиниста Дмитрия Ивановича, как устроен паровоз, для чего все эти ручки, маховички, циферблаты.

Ровно в двенадцать ливень прекратился. Будто кто кран закрыл. Но водопады не унимались. Грохот падающей воды метался в ущелье, бил в уши, заставлял кричать. А тут еще начались обвалы. То тут, то там поползет вниз кусок размытой скалы. Ударит снарядом, взметнет фонтаны брызг и исчезнет в кипящем водовороте. Сверху сорвался камень величиной со скифскую бабу и проломил крышу седьмого вагона…

Дмитрий Иванович подергал себя за сивый висячий ус и сказал:

— Слушай сюда!.. Обстановка чрезвычайная… А как был я в гражданскую войну комиссаром красного бронепоезда «Смерть капитализму!», то принимаю командование на себя… Сколько просидим здесь — неизвестно. Впереди завал. Назад, в туннель, ехать опасно… Слова моего слушать, как приказа. И никаких прений! Ясно?! Во-первых, выкладывай все, что есть съестного. Харчи распределим на три дня…

— Вот здорово! — обрадовался Вовка.