Лия - страница 7
— Нина, тебе плохо? — встревожился я и присел рядом.
Она обхватила мою голову руками и притянула к груди.
— Нет, мне хорошо, — прошептали ее горячие губы.
— Нина, я знаю… понимаю… я… — я сбился и запнулся, ибо понял, что не смогу соврать. Я мог бы сказать, что люблю ее, но не был в том уверен и не осмелился солгать. Мне казалось, что любовь должна быть горячее, страстнее, живее. С Ниной меня связывают привычки, какие-то общие интересы, желание избежать одиночества, создать хоть какую-нибудь пару, чтобы было с кем выйти на улицу. Я решил сказать ей, что только время сможет все прояснить. Однако тут же подумал, что время работает не только на нас, но и против нас. А она ждала конкретного ответа и, если не услышит нужных ей слов, сделает все от нее зависящее, чтобы я их все-таки произнес. А что если я отвечу и потом буду жалеть об этом?
Я отлично понимал, что Нина меня любит, я знал ее достаточно хорошо: легкомысленность не была ей свойственна. Я убеждал себя, что мой мужской долг — предложить ей… попросить ее… доставить ей удовольствие… но, как назло, мысли мои все чаще и чаще возвращались к образу продавщицы из магазина.
Я словно превратился в сказочного Фэт-Фрумоса, который никак не мог вырваться из волшебного леса и все время возвращался к замку феи. Уж не помню, о чем дальше говорится в сказке, но я упорно сопротивлялся и призывал себя к благоразумию: я думал о том, что фея могла быть заколдованной и оказаться на самом деле ведьмой, и тогда… Я говорил себе, что лучше синица в руках, чем журавль в небе… Вот только журавль мне казался привлекательней ручной синицы…
По правде говоря, я мог бы спрятать за пазухой уже пойманную синицу и попытаться сцапать заодно и высоко парящего журавля…
Совсем потеряв покой от этих мыслей, я решил снова взять командировку в тот город. Но шеф послал меня совсем в другое место. В течение трех недель я должен был проверять финансовую деятельность одного из маслобойных заводов на севере Молдавии. Автобус отходил только завтра, и впереди у меня был еще длинный июльский день. Я решил съездить домой, к родителям. Отец был на работе, а мама, которая почти всегда недомогала, осталась и в тот день дома.
— На сколько дней ты приехал? — спросила она меня с надеждой в голосе.
— На восемнадцать… часов.
— И то хорошо, ты ведь дома не был, чтоб не соврать, с самой пасхи…
— До утра я должен уехать в район, чтобы успеть на семичасовой автобус, — прервал я ее, чтобы перевести разговор на другую тему, потому что почувствовал — мама приготовилась отчитывать меня.
— Ты куда поедешь, в Унгены?
— Нет, дальше, на север.
— И что ты там будешь проверять?
— Маслозавод.
— И что, тебе дают документы просматривать? И ты не боишься? — Мама испуганно поднесла руку ко рту.
— Чего мне бояться? — недоуменно спросил я.
— Ох, Кристя, не забывай, разные люди бывают на этом свете. Лицемерный и нечестный человек — самый опасный из всех.
Мама все еще считала, что ее сын — по-прежнему слабый и наивный ребенок, а значит, нуждается в наставлениях и советах.
Поев, я немного поработал в саду, закончил пропалывать небольшой виноградник, потонувший в бурьяне, а вечером зашел к деду.
Его дом, стоявший на пологом склоне, был со всех сторон залит солнцем. Поэтому в любое время года на высокой глиняной приспе было тепло и безветренно, а в летнюю жару на нее ложилась спасительная тень от старых виноградных кустов. Если поднимался ветер, ива плотной стеной прикрывала дом сзади, а когда лил дождь, широкий навес из дранки надежно защищал тех, кто сидел на приспе.
Дед, в белой рубахе, сидел в тени и выбивал кукурузу. Справа от него стоял наполовину заполненный зерном мешок, старик коленями придерживал деревянную бадью.
Дед заметил меня у ворот, радостно улыбнулся и лукаво сказал в ответ на мое приветствие:
— Охо-хо, внучек, знать не изменила тебе память, раз не позабыл ко мне дорожку.
— Да нет, деда, позабыл, хорошо, подвернулся добрый человек и указал путь… — ответил я тем же шутливым тоном.
— Хорошие у нас люди, хорошие, — согласился дед.
Я нашел у небольшой печурки ведро, перевернул его и сел рядом.