Лиза из Ламбета - страница 10
– Ножки, ножки-то каковы! – выкрикнул один из парней.
– Чего там ножки – ты чулки зацени! – возразил другой. А чулки, надо сказать, и правда были достойны внимания, ибо Лиза выбрала их в тон платью и очень гордилась сочетанием лилового с лиловым.
Танец стал еще живее. Лизины ножки теперь едва касались мостовой, она кружилась как юла.
– Гляди – переломишься! – бросил какой-то остряк при особенно рискованном Лизином па.
Слова эти еще не успели растаять в воздухе, как Лиза вскинула ножку и мыском ботинка сбила с остряка шляпу. Великолепный маневр заслужил аплодисменты, а Лиза продолжала вертеться и вращаться, размахивать юбками, поднимать колени, пока, под восхищенные возгласы, не встала на руки и не прошлась колесом и наконец, вернувшись в более естественное положение, не упала в объятия парня, что стоял к ней ближе всех.
– Ну ты даешь, Лиза, – высказался счастливчик. – А теперь поцелуй меня! – И сам попытался поцеловать Лизу.
– Отвали! – крикнула Лиза и без лишних церемоний оттолкнула его.
– Тогда меня поцелуй! – метнулся к Лизе другой молодец.
– Вот я тебя сейчас кулаком поцелую! – отвечала Лиза, уклоняясь с изяществом.
– Билл, держи Лизу! – не растерялся третий. – Мы все ее перецелуем!
– Раскатали губу! – крикнула Лиза и бросилась бежать.
– Погнали, парни! Поймаем ее!
Лиза лавировала меж них, ныряла им под мышки и довольно быстро выбралась из толпы. Подхватила юбки, чтоб не запутаться, и понеслась по Вир-стрит. С полдюжины парней бросились следом, свистя, бахвалясь и улюлюкая; из дверей и окон глядели зеваки и нередко тоже отпускали в адрес Лизы шуточки или советы. Лиза мчалась как вихрь. И вдруг как из-под земли вырос мужчина, заступил ей дорогу, и Лиза, прежде чем успела затормозить, оказалась в его объятиях, забилась, завизжала, а он поднял ее, прижал к себе и смачно расцеловал в обе щеки.
– Ах ты!.. – выдохнула Лиза. Выражение, ею употребленное, увы, нельзя ни воспроизвести на бумаге, ни заменить пристойным синонимом.Зеваки принялись хохотать, Лизины преследователи – тоже; сама Лиза подняла глаза и увидела здоровенного бородача. Такого она на Вир-стрит не помнила. Лиза вспыхнула до корней волос, поспешно высвободилась и под смех и подначки скользнула в ближайшую дверь.
2
Лиза с матерью ужинали. Миссис Кемп была пожилая женщина, низенькая, довольно полная, краснолицая, с седыми, высоко зачесанными волосами. Уже много лет она вдовела; с самой мужниной смерти поселилась с Лизой в доме на Вир-стрит, на первом этаже, в комнате с окном на улицу. В этой-то комнате они теперь и сидели. Муж миссис Кемп был солдатом; от благодарного отечества она получала пенсию, достаточную, чтобы не умереть с голоду; жалобами на жизнь и прочими случайными заработками миссис Кемп удавалось наскрести на выпивку. Лиза сама себя содержала – она трудилась на фабрике.
Тем вечером миссис Кемп была не в духе.
– Лиза, где тебя целый день носило?
– Гуляла на улице.
– Вечно ты на улице, когда матери худо.
– Не знала, что тебе было худо, мама, – отвечала Лиза.
– Нет того понятия, чтоб пойти да поглядеть, как там мать. Может, Богу душу отдает.
Лиза промолчала.
– Нынче ревматизма вовсе замучила. Все-то косточки ноют, не знаю, куда ноги девать. Доктор, тот говорит, меня надо растиркой растирать, которую растирку он выписал. Только куда уж там – растирать! Растирать-то некому, родная дочь шляется незнамо где…
– Вчера ты на ревматизм не жаловалась, – парировала Лиза.
– Понятно, что ты делала. Тебе приспичило новым платьем щегольнуть. Все деньги транжиришь, нет чтоб матери отдать, мать бы на черный день отложила. А по-твоему получается, мать в обносках ходи, а дочь наряжайся. Известно: мать старая, мать никому не нужна…
Лиза не отвечала. Аргументы миссис Кемп были исчерпаны, она снова взялась за ложку.
Нарушила молчание Лиза:
– Мам, у нас новые соседи, видала?
– Не. А что за люди?
– Не знаю. Я видала здоровенного бородатого дядьку. Вроде он на той стороне поселился.
И Лиза слегка покраснела.
– Приличный-то человек тут не поселится, – прокомментировала миссис Кемп. – Я со счету сбилась – сколько приехали, сколько съехали. Вот раньше, помню, народ совсем другой был.