Лодки уходят в шторм - страница 12
— Не знаю я никого…
— Не знаешь. А это как попало к тебе? — потряс он партбилетами.
— Приятель дал на сохранение. Сказал, заберет через пару дней. Потом исчез. Говорят, бежал в Астрахань.
— Сидамонов? Или Ломакин?
— Арустамов Гриша, пулеметчик.
— Ты знал, что он большевик?
— А кто его знает? Сейчас кого ни копни — или большевик или сочувствующий.
— А ты большевик или сочувствующий?
— Эсер я. Эсеров, пожалуйста, всех перечислю: Сухорукин…
— Меня интересуют большевики! — перебил Дубянский. — Почему же ты согласился хранить большевистские билеты?
— И ведать не ведал, что в свертке. Сунул в ящик, да и забыл о нем.
— Но ведь Арустамов сказал тебе.
— Ничего не сказал…
— А разве ты не разворачивал свертка?
— На что мне было?.. Сунул в ящик и забыл.
— А почему в потайной?
— Надежнее… Чужое все-таки…
— Стало быть, знал, — заключил Дубянский.
— Да не знал, ей же богу, не знал!
— Глупо запираться, Осипов. Ступай в камеру, подумай, вспомни.
Несколько дней кряду Дубянский вызывал Осипова на допрос, выматывал и запутывал его вопросами, рассчитывая, что тот даст ему хоть какую-то зацепочку. Но Осипов упорно стоял на своем, божился и клялся: „Никого не знаю… приятель дал на сохранение…“
— Ну, как хочешь. Передам дело в трибунал, — пригрозил Дубянский, — и тебя расстреляют за хранение большевистских билетов.
— Воля ваша, — упавшим голосом ответил Осипов. — А только не знал я, что в свертке…
Опытный следователь, Дубянский понимал, что Осипов случайно влип в историю, хоть и общается с большевиками, к их организации не причастен. Но трибуналу достаточно и найденного при обыске, чтобы вынести смертный приговор. Ну, расстреляют Осипова, что это даст Дубянскому? А не лучше ли, думал он, использовать Осипова в своих далеко идущих планах? Если сохранить ему жизнь, приблизить к себе… И Дубянский переменил тон:
— Мне искренне жаль тебя, Осипов. Видишь, как подвела тебя твоя доверчивость?.. Не знаю, как и быть. Я обязан доложить о тебе полковнику Ильяшевичу. Если б я был главой краевой управы… А он, сам знаешь, нрав у него крутой. Ну да ладно, подумаю, чем тебе помочь.
Через пару дней он снова вызвал Осипова:
— Ну, мне стоило больших трудов утрясти твое дело. Ох, этот Ильяшевич, когда только мы избавимся от него! Вот, подпиши бумагу: будешь сообщать мне все, что узнаешь о большевиках, и ступай на все четыре стороны.
Осипов дрожащей рукой подписал обязательство.
— Спасибо, ваше благородие… ведь я ж не знал…
— Да, кстати, а кого ты знаешь в краевой управе?
Осипов насторожился.
— Федю Беккера знаю, немца-сапожника. Он вроде якшается с комитетчиками. Ну, слышал, Пономарев там есть… а еще кто?
— О чем они думают? Не пора ли передать власть краевой управы в руки гражданских лиц? Ты спроси этого… сапожника. Скажи от моего имени… Или лучше приходи с ним ко мне на чай.
— Спрошу… скажу… приду… — согласно кивал Осипов.
В середине декабря у острова Сара бросили якорь несколько пароходов с офицерами и солдатами — полком казачьего войска полковника Лазаря Бичерахова. Офицеры сошли на берег, отправились на пристань Перевала, даже на Малый базар, предлагая оружие за деньги и в обмен на самогон и продукты.
Весть об этом быстро разнеслась по Мугани, и к Перевалу из крупных сел поскакали зажиточные хлеборобы, стали скупать винтовки, револьверы, бомбы, патроны.
Из Пришиба примчался на подводе председатель муганкого кооператива „Самопомощь“ Ширали Ахундов, невысокий, плотный мужчина тридцати двух лет, с раскосыми, как у китайца, глазами. На все деньги, что были в кооперативе, оптом купил несколько ящиков патронов, много разного оружия.
В тот вечер с пароходов до глубокой ночи слышались нестройные песни, крики и брань…
В тот же вечор на Форштадте в стеклянную дверь прихожей кто-то осторожно постучал.
Мария увидела через стекло худого человека с заросшим лицом.
— Кого надо?
— Не узнаешь, Мария?
— Боже мой! — присмотревшись, воскликнула Мария и открыла дверь. — Ломакин! Живой! А мы-то вас… Или опять воскрес?
В прошлом году Ломакин лежал в тифу у Марии в „холерном бараке“ и еле выжил. На это она и намекала сейчас.
— Считай, что так. А Володя?..