ЛоГГ. Том 2. Амбиции - страница 24

— Хорошо. Считайте, что ваши условия приняты, — кивнул герцог Брауншвейг.

Потом он устроил пышный банкет по случаю назначения своего нового главнокомандующего.

Когда празднование закончилось, Меркатц, его почётный гость, смог наконец вернуться к себе. Его помощник, молодой русый капитан 3-го ранга Бернхардт фон Шнайдер, заметил, что у адмирала, казалось, очень тяжело на сердце и подумал, что это странно.

— Ваше превосходительство, вы стали главнокомандующим сил Коалиции, и её лидеры приняли ваши требования. Может, так кажется лишь мне, но разве командовать огромным флотом в бою против сильного противника — это не мечта любого офицера? Почему вы выглядите так мрачно?

Меркатц грустно усмехнулся.

— Вы ещё слишком молоды, Бернхардт. Герцог Брауншвейг и прочие действительно проглотили мои условия. Но, к сожалению, это лишь слова. Они всё равно будут вмешиваться в командование. А если я попытаюсь наказать их по законам войны, они не примут этого. Очень скоро они возненавидят меня даже сильнее, чем Райнхарда фон Лоэнграмма.

— Нет, это не…

— Привилегии — страшнейший из ядов. Он разъедает душу. И высокорожденные аристократы уже десятки поколений погружены в этот яд. Оправдывать себя и перекладывать вину на других стало их второй натурой. Я говорю так сейчас, но я сам был рождён аристократом — на самом дне иерархии, прошу заметить — и не понимал этого до тех пор, пока не стал служить вместе с солдатами-простолюдинами во флоте. Я лишь надеюсь, что эти дворяне смогут понять это до того, как увидят, что меч маркиза фон Лоэнграмма занесён над их головами.

Отпустив преданного молодого офицера, Меркатц повернулся к столу и начал неуклюжими движениями работать с текстовым передатчиком. Он писал письмо своей семье.

Это было прощальное письмо.

Среди подчиненных герцога Брауншвейга были и такие, кто пытался предотвратить столкновение с фракцией Райнхарда. Не из-за каких-то пацифистских убеждений, а потому, что не видели надежды в войне против великолепно зарекомендовавшего себя молодого гросс-адмирала.

Коммодор Артур фон Штрайт был самым заметным из них. Добившись встречи с Брауншвейгом, он пытался доказать, что Райнхарда необходимо убить, избежав тем самым войны.

Герцог отмахнулся от него, сказав лишь одно слово:

— Бред.

— Но, ваша светлость…

— Я собрал многомиллионную армию и намерен встретиться с этим белобрысым щенком, чтобы наказать его. Это покажет маркизу Литтенхайму и всей Империи моё правосудие и мои способности. А ты предлагаешь мне лишиться этого? Ты так сильно хочешь утопить в грязи мою честь?

— Ваша светлость, мне больно это говорить, но маркиз Лоэнграмм — военный гений. Даже если нам удастся победить его в сражении, потери будут астрономическими, пламя войны охватит всю Империю, ударив по её гражданам. Умоляю вас, пересмотрите своё решение.

Ответом на искреннюю мольбу Штрайта был гневный рык:

— «Даже если нам удастся победить»?! Что это ты имеешь в виду?! Я не нуждаюсь в тех, кто не верит в нашу несомненную победу! Если ты так трясёшься за свою жизнь, то убирайся куда-нибудь на границу и выращивай овощи!

После того, как Штрайт в смятении отступил, к герцогу Брауншвейгу обратился капитан по имени Антон Фернер. Он тоже выступал за направленный акт терроризма, и страстно пытался убедить своего лорда.

— Нет необходимости в сражениях многомиллионных армий. Просто дайте мне три сотни солдат, обученных проведению тайных операций, и вы сможете увидеть, как Лоэнграмм испустит дух.

— Замолчи. Или ты тоже считаешь, что я не могу одолеть этого мальчишку?

— Ваша светлость, я только хочу сказать, что если дело обернётся большой войной, которая разделит Империю на две части, катастрофа будет слишком велика, и победитель не сможет избежать огромных потерь. Маркиз Лоэнграмм стремится всё перестроить, в чём-то ему даже выгодно начинать с руин, поэтому он готов. Но вы, ваша светлость, обязаны позаботиться о сохранении существующей системы. Для вас недостаточно просто победить.

— Не смей говорить со мной так дерзко!

Получив резкую отповедь, Фернер ушёл от герцога, но это не значило, что он отказался от своих убеждений. Он презирал упрямство своего господина и обходные пути, но, в отличие от Штрайта, не собирался просто ныть и оставлять всё как есть.