Логово смысла и вымысла. Переписка через океан - страница 9

стр.

, ничего ответить не мог. Зато было ощущение, что мне от них ничего не надо, это давало какой‐то минимум независимости. На днях мне прислали порцию гуляющих по интернету шуток, одна из них мне показалась гениальной: «Суть известной басни Крылова состояла в том, что лишь потеряв сыр – можно обрести свободу слова». Какова трактовка, а? Не этому ли надо учить студентов Литинститута? Жаль, что Вы уже не ректор, а то посоветовал бы Вам взять эту мудрость на вооружение! Я понял, что подсознательно всегда ею руководствовался, и это очень помогало жить и работать – и в Союзе, и здесь, в Штатах.

Ганичева я помню молодым здоровым детиной, то, что Вы о нем сообщили, навеяло грустные мысли. Особых симпатий к нему, как Вы понимаете, я не питаю, но, конечно, жаль человека. Остаться одному на старости лет, с букетом болезней – что и говорить, печально! Все мы неумолимо движемся к заветному пределу…

Володю Савельева[27] «в прошлой» жизни я тоже знал шапочно, совсем чуть‐чуть, а когда я приехал первый раз отсюда и зашел в Союз [Писателей] за какой‐то справкой (уже не помню, за какой), он встретил меня как‐то очень сердечно. Это было еще при Горбачеве, то есть СССР еще был и единый СП был, так что меня встретили настороженно, говорили вежливо, но с опаской, это чувствовалось, и вдруг в коридоре я столкнулся с Савельевым. Он очень радушно ко мне отнесся, чуть ли не обнял, тотчас оформил нужную бумагу, подписал у кого надо, и через десять минут я вышел с очень теплым ощущением в душе. Сейчас судорожно пытаюсь вспомнить, что именно мне было нужно, и не могу, как отрезало. Потом, уже когда СП распался, он тоже был очень радушен и буквально уговорил меня «восстановиться» в СП Москвы[28]. Все, что было нужно, он оформил за пять минут. Так что у меня сохранилось к нему очень теплое чувство. Прожил он после этого недолго, увы…

Ну, а мы с Вами, вопреки всему и несмотря ни на что, будем продолжать жить, работать и получать от жизни возможно больше радости (по‐еврейски говорят – нахес). Во всяком, случае, от души этого Вам желаю.

Ваш С.Р.

P. S. Если Вам интересно познакомиться с мои романом «Хаим‐да‐Марья», то я охотно и с большим удовольствием Вам его пошлю – у меня еще имеется достаточное число экземпляров в запасе. Но хочу оговорить условие, что это не должно ни к чему Вас обязывать.

_______________

Сергей Есин – Семену Резнику

8 февраля 2011 г.

Уважаемый Семен Ефимович! Письмо получил, отвечу чуть попозже. Каждое Ваше письмо поднимает во мне ворох воспоминаний.

С.Н.

Не сердитесь.

_______________

Сергей Есин – Семену Резнику

11 февраля 2011 г.

Уважаемый Семен Ефимович! Не могу не сказать, что‐то меня в Ваших письмах цепляет – свое, личное. Может быть, чисто еврейское понимание «недополученности» в этой жизни. Хотя, с другой стороны, я отчетливо понимаю, что это чувство шлифует душу и воспитывает чувство избранничества. Вас «выперли» – простите за термин – из Москвы, с родины, мне не могут простить увлеченности делом, добросовестности, нежелания примкнуть к какому‐нибудь лагерю и быть там верным прихвостнем.

Я отчетливо могу понять, что, выпустив 70 книг в ЖЗЛ[29], у Вас были определенные пристрастия, но ведь, судя по всему, было и высокое качество.

Чего мне в этой жизни и в этом кругу не клеили, кроме одного – плохо пишет. В своем, русском кругу я слишком сильный конкурент. Многие годы и, кажется, даже сейчас я являлся секретарем Союза писателей России – [но] меня ни разу не позвали ни на один секретариат и, традиционно между своими распределяя премии, ни разу этим не поманили. Мне все это смешно, но, к сожалению, все это так. Чудная это формула относительно сыра и свободы. Наверное, ее я придерживался всегда, по крайней мере, я никогда и ничего не просил – давали сами.

Когда мне предложили должность главного редактора Литературного вещания Всесоюзного радио, я дерзко сказал: «Я уже полтора месяца жду, когда мне эту должность предложите, потому что ее больше некому предложить». И эта редакция без всхлипов и разгона народа стала лучшей редакцией Радио. Именно в этой редакции впервые после многих лет молчания было упомянуто в эфире имя Гумилева