Лосепёс - страница 3
Вновь дождь. А они все равно улыбаются. Странная Шапка на привале неуверенно гладит меня по спине. Виляю хвостом. Вот, видишь, я не укушу. Глаза Шапки светятся, но запах недоверия все еще есть…
Дождь… Дождь…
— Лосепес, — кричат сзади. Это Второй. Приятно. У меня никогда не было имени…
— Лосепес, куда нам дальше? — смеются.
Останавливаюсь, виляю хвостом, поджидаю.
— Ну? — улыбается Второй, и поправляет мешок.
Неуверенно иду направо.
— Точно ангел дорог, — смеется Второй. Рядом Первая, улыбается.
— Направо, так направо, как раз озеро рядом.
Устали. Идут медленно, с трудом. И дождь, усиливающийся с каждым мигом.
Мокро… И сыро… И голодно. Они дали мне немного мяса из железных банок. Это тихие, хорошие банки, не те, что на каменной полосе.
Мало. Хочу есть…
— Где будем вставать? — кричит Странная Шапка. Второй разводит руками. Люди собираются под елкой, пытаясь хоть так скрыться от ливня. Пристраиваюсь рядом, чувствую их тепло. Млею.
Странная Шапка и Второй уходят. Остальные жмутся к дереву, улыбаются, шутят. Слушаю. Маленькая с Тряпкой гладит меня по голове…
Мне больше ничего не надо. Только эти люди… Как же хорошо!
Возвращаются Второй и Странная Шапка. Они тоже улыбаются. Сколько света…
Идем за ними. Ложусь, голову на лапы, смотрю как Волосатый, Первый, Большой и Странная шапка растягивают большую тряпку. Под ней будет сухо. Я знаю. Я спал как-то под ней, дня два назад. Второй с топором уходит в лес, за ним идет Первый. Помочь, наверное.
Лежу, смотрю на людей. Как же они устали!
Вечер. Ливень все еще идет, а мне тепло у костра. Шерсть высохла. Впервые за последние несколько дней я полностью сухой!
— На лосепса тоже готовьте! — кричит Странная Шапка. Он уже не боится.
— Хрен ему, а не еда, — бурчит Большой. Хочется заплакать, но молчу, смотрю на Большую, что возится с железными коробками.
— Готовлю-готовлю — говорит она.
Почти плачу. Но теперь от счастья…
Запах… Какой запах! Лежу, закрываю глаза и живу этим ароматом.
— Кофе, дайте кофе! — говорит Первый. Второй уже сидит на земле, пьет, протягивает ему кружку (так вроде зовется). Волосатый бросает сучья в костер. Повсюду развешана одежда людей. Запах…
Первая что-то рисует. Большая раскладывает еду. И мне тоже!
Маленькая с Тряпкой подходит, у нее в руках что-то прозрачное, а в ней еда. Горячая, пахнущая! Вскакиваю, виляю хвостом.
Еда!
— Ешь, лосепес, — говорит Маленькая с Тряпкой. И я ем, глотаю, обжигаясь. Я счастлив.
— Лосепес… — тихо произносит Маленькая.
Я уже говорил, что я счастлив?
Ночью из леса выходят Другие… Не Кивач. Местные.
Идут к лагерю. Вскакиваю, рычу. Не пускаю. У костра спит Первый. Не знаю, почему он не пошел в домик.
— Ты кто? — заговаривает вожак Других. У него не хватает руки.
— Я их хранитель! — рычу, тихо, чтобы не разбудить. — Пошли отсюда!
— Но…
— Пшли отсюда!
Другие неуверенно топчутся на месте, поглядывают на домики.
— Но… — пытается сказать их вожак.
Рычу, наступаю.
Попятились… Слабая шайка. Кивач бы не отступил.
Еще долго они ходят вокруг, но я начеку. Другие. Они забирают людей, превращают их в таких же. В плохих.
Утром у лагеря появляется вожак.
— Пшел! — рычу.
— Они все равно умрут, — говорит он.
Меня окатывает холодом.
— Послезавтра, — просительно смотрит на меня.
Врет? Другие чувствуют будущее… Но…
— Врешь!
— Поезд сойдет с рельс. Все погибнут! — убеждает меня он.
— Поезд? — не понимаю.
— Они поедут домой и разобьются.
В душе тревога. Поедут домой?! А я?
— Врешь!
— Нет, хранитель, отдай их нам…
— Уходи, — скалю зубы.
Уходит.
Возвращаюсь к домикам. Первый уже проснулся и в сторонке рубит дрова. Из домика выползает Второй. Улыбается, видя меня перед собой, морщится, отпихивая.
— Лосепес, отстань…
Высунув язык, сажусь. Склоняю голову.
— Хорошая ты псина, лосепес, — качает головой Второй и идет к Первому.
Поезд? Погибнут? Внутри червь страха. Быть не может!
Первый и Второй возвращаются к костру, а за ними следуют Другие…
Вскакиваю, лаю.
— Эй! Свои! — кричит Первый. Второй удивленно оглядывается. А Другие убегают. Жаль, что люди их не видят. Или, как раз, хорошо?
Других много. Особенно в этих лесах. Раньше люди убивали друг-друга, и не всех хоронили… Такие становились Другими…