Ловец бабочек. Мотыльки - страница 39

— Костры отменили.

— Не для таких дел. Поверь. Для тебя, коль вскроется, разложат… и местные дровишек принесут.

— Зачем ты это говоришь?

— Затем, что любопытно, — он выронил трубку. — Как далеко ты готова зайти?

— А то не ясно?

Поздно каяться. Она пересекла черту, еще там, в подвале… а может, и раньше, когда дала свое согласие на этакую… мерзость! А все он, ее супруг никчемный, не способный самостоятельно разрешить проблему… долги, счета… разве настоящий мужчина станет взваливать на женские плечи этакое?

— Губы сейчас сгрызешь, — заметил кузен лениво. — Не трясись. Я тебя сдавать не стану.

— Чего ты хочешь?!

Он не спроста завел эту беседу.

— Денег.

— У меня нет денег!

— Будут, — он не повышал голоса. — Ты сказала, я получу треть… мне мало.

— Сколько?

— Две трети.

— Ты зарываешься, — панна Белялинска уняла дрожь в руках. — Половина.

— Разве? А за мою невестушку ты, дорогая, сколько возьмешь? Полагаю, изрядно… а еще и состояние… я не дурак, Ганна… может, и есть у меня недостатки, — он вяло щелкнул пальцами, — но я не дурак… две трети… и я исчезну… и не стану задавать вопросов о том, куда подевалась моя нареченная.

— Половина…

— А ведь, если подумать, я могу… да… скажем, дождаться свадьбы… и отдать эту дурочку благообразную тебе. Даже не отдать, просто подождать… уехать куда… по делам, да… — он улыбался счастливою улыбкой, частью сознания пребывая уже в стране грез, — а потом… потом заявить в полицию… пусть расследуют… а если еще подсказать, где… я останусь вдовцом… ты пойдешь на костер… и не одна, да… а я…

— Отправишься следом. Думаешь, хороший ведьмак не вытащит из тебя правду?

— Не вытащит, — он тихо рассмеялся. — Ни один ведьмак не справится с этим…

Вилли ткнул пальцем в висок.

— Я слишком долго курю, чтобы из меня можно было вытащить что-то внятное… нет, дорогая… и если думаешь, что сможешь оговорить меня, то… кто поверит хладнокровной убийце? Твое письмо? Оно потерялось, сгорело… а на словах… ты пригласила меня взглянуть на милую девушку… ты знала о моем желании жениться… и сочла бедную Гражину подходящею кандидатурой.

Сволочь.

— Мне девушка тоже понравилась… и приданое… в любви к деньгам нет ничего плохого, если эта любовь не переходит рамки закона.

Определенно, сволочь. Думает, он чистенький? А сколько вот таких девочек, куда моложе Гражины, к которой панна Белялинска испытывала лишь раздражение — и угораздило ту родиться богатой — он развратил?

Приучил к этому вот куреву.

И уже после, наигравшись, остывши, перепродал в публичный дом? И он будет говорить о том, что хорошо, что плохо?

— Когда ты злишься, стареешь, — произнес Вилли. — Я сказал слово. А ты думай…

— Половина…

— Половина… — эхом отозвался этот гад. — Но тогда от всего…

…самой Гражине тоже не спалось.

Мучило странное предчувствие грядущей беды. Она уж и за молоком послала, которое с медом донниковым всегда-то действовало, а ныне выпила, давясь сладостью, а сна ни в одном глазу. И овечек считала… и даже повторяла про себя таблицу умножения — зануднейшее занятие, а вот…

…матушка-то, небось, спала.

Панна Гуржакова никогда не испытывала проблем со сном, скорее уж и ныне, будучи в годах зрелых, если не сказать больше, она спешила возместить недостаток его, испытанный в далекой молодости. И ко сну отходила рано.

С ритуалом.

Облачалась в белую рубаху из прохладного льну.

Умывала лицо ключевою водой. А после лопаточкой наносила смесь из бобровой струи, барсучьего жира и двух дюжин трав, самолично купленных в лавке. Смесь сия изрядно воняла, но по твердым убеждениям панны Гуржаковой весьма и весьма способствовала сохранению молодости.

После было молоко и тот же мед, всенепременно донниковый, ранний, с собственной пасеки.

Зубной порошок из аптеки на Бронной улочке.

Вечерняя молитва, в которой заставляли принимать участие и Гражину — добре, хоть кремом не мазали — а после уж и постель. Пяток перин, делавших эту постель высокой, что Хинская стена, одеяло в накрахмаленном до хруста пододеяльнике. И сонное повеление идти…

…обычно, отправивши матушку почивать, Гражина с немалым удовольствием предавалась запретному — чтению и булочкам. Нет, по отдельности-то матушка не имела чего возразить, но вот читать за едой иль есть за чтением — это никак невозможно.