Ловец бабочек. Мотыльки - страница 9
Нет, еще бы седмицы две тому Гражина промолчала бы.
И уже дома, слезами и вздохами, попыталась бы матушку разжалобить, но ныне она вдруг явственно осознала, что та она, прежняя, была жалкою и никчемною.
— Правду, — она выдержала взгляд панны Белялинской. — Мы только познакомились, и сразу замуж?
— Я в вас влюблен!
— Уже?
— С первого взгляда, — жених неловко поднялся и отряхнул костюмчик. — Я как узрел вас, так сразу и понял, что вот она, женщина, с которой я могу быть счастлив!
Звучало хорошо.
И, та, прошлая Гражина, мечтала о подобном. Чтобы любовь, чтобы с первого взгляда и на всю жизнь… чтобы сердца в унисон и за руку держаться… и робкий поцелуй в щеку… стоило представить, как жених целует ее, прикасается к щеке розовыми влажными губами, и Гражину передернуло.
— Боюсь, — сдержанно сказала она, — не могу сказать о том же.
Воцарилось молчание.
Настороженное.
Злое?
— Мы с вами толком и не знакомы, — та прошлая Гражина никуда не исчезла. Ей было до жути неудобно за поведение Гражины нынешней, за злые ее слова и то смущение, которое должен был бы испытывать несчастный юноша после отказа. А вот нынешняя почему-то была уверена, что испытывает он отнюдь не смущение, а ярость, которую отчаянно силится скрыть. — И при всем уважении, я не готова связать свою жизнь с человеком, которого вижу впервые…
Она подхватила юбки.
Показалось вдруг, что панна Белялинска сейчас ударит.
Глупость… конечно, показалось… а матушка встала, чашечку с кофием нетронутым на столик вернула и произнесла.
— Нам, пожалуй, пора… — и голос ее был на диво спокоен.
— А я…
— Еще встретимся, надеюсь, — солгала Гражина. И жених ожил, встрепенулся.
— Конечно, встретимся, и в сердце своем я буду хранить надежду, что вы, о прекрасная Гражина, смилостивитесь…
— Храните, — Гражина решила быть великодушной.
В конце концов, чужие надежды ей жить не мешают.
Уже в экипаже матушка поинтересовалась:
— Он и вправду тебе не нравится?
Гражина вздохнула.
Началось? Сейчас ей выскажут и за поведение неподобающее. И за грубость. И еще за неспособность хоть раз в жизни послушать маму и ответить согласием своему счастью…
— Он глуп.
— Так и ты не шибко разумна, — матушка вытащила любимую табакерку и, откинувши крышечку мизинцем, ухватила щепоть табаку.
— Вот именно, — Гражина наблюдала за матушкой искоса. Странно, что та столь спокойна и даже довольною выглядит. — Если даже мне заметно, что он дурак…
— Зато красивый.
— Я не любоваться им собираюсь, а жить…
— Состоятельный?
— Мы сами не бедны.
— При титуле…
— Как нам сказали…
Матушка чихнула и довольно зажмурилась. А Гражина, радуясь тому, что неприятная беседа откладывается, продолжила.
— Что мы о нем знаем? Появился вдруг. Состоятельный и знатный. Красивый, как вы сказали… не особо умный. Почему тогда до сих пор не женатый? Неужели в Познаньске охотников не нашлось? Охотниц, — поправилась она. — А если там не сгодился, чтоб женить, то нам тогда зачем?
Матушка закрыла табакерку.
Сделала глубокий вдох, очи прикрыла… задумалась, стало быть…
— Верно говоришь, доченька, — наконец, произнесла она. — Всем хорош, да только… как петушок золоченый. Сковырнешь позолоту и сахар один. А от сахару зубы болят… нет, нам такой жених не нужен.
Никакой не нужен.
У нее уже есть один, тот, чье имя в королевстве произносить не принято. И матушка, услышь это имя, придет в ужас, а то и вовсе обезумеет от гнева… что сделает? Запретит упоминать? Сразу за вожжи возьмется? Нет, вожжами она только грозится горазда, а никого никогда не тронула, даже Матренку, которая новое бархатное платье испоганила, только за косу оттаскала во гневе, после ж сама винилась и платье порченное отдала. Матренка из него юбку себе пошила, форсила после перед остальными…
…вожжи вожжами, а вот в монастырь какой на покаяние отправит.
…или, коль Гражина сама ехать откажется, — а она откажется, ей в монастырь неможно, — письмецо пошлет. Слыхала Гражина, что в иных монастырях человеку сгинуть легче легкого.
Страшно?
А то… она ведь живой человек. Ей неохота в каменную утробу, чтобы дни в постах да молитвах коротать… и чего уж проще, отступиться, да…