Ловец душ - страница 20
Вернувшееся зрение вызвало новый приступ тошноты, и Эвридику вырвало остатками последней трапезы, случившейся еще на борту «Звездной девы». Обед готовил Торк. Девушка перевела дыхание и выдавила:
— Трон… его стряпня и без того была гадкой…
Звук собственного голоса неприятно ее поразил — такой же глухой и слабый, как свет фонаря. Этот Астартес, Талос… он чуть ее не задушил. От одного воспоминания кровь стыла в жилах. Глаза, впившиеся в ее лицо, багрово-алые, бездушные и бесчеловечные…
— Не произноси это слово, — мягко сказал пришедший.
Она обернулась к нему, вытирая рот рукавом и смаргивая слезы напряжения. На вид мужчине было лет тридцать — тридцать пять. Взлохмаченные волосы пепельными прядями рассыпались у него по плечам, а соломенного цвета щетина показывала, что он уже несколько дней не брался за бритву. Даже сейчас, когда зрачки пришельца расширились в темноте, его глаза отливали нефритовой зеленью. Он был бы красив, не будь похитителем людей и сукиным сыном.
— Какое слово? — спросила она, ощупывая ноющую шею.
— То самое слово. Не упоминай имперские проклятия и клятвы на этом корабле. Ты рискуешь оскорбить полубогов.
Эвридика не смогла распознать его акцент, но речь незнакомца звучала непривычно. Вдобавок он очень осторожно подбирал слова, тщательно составляя фразы.
— А какое мне до этого дело?
Она сумела вложить в вопрос достаточно дерзости, чтобы гордиться собой. Не позволяй им увидеть твой страх. Покажи зубы, детка.
Человек снова заговорил. Его голос казался особенно мягким по сравнению с ее вызывающим тоном.
— Потому что и в лучшие времена они не отличаются терпением, — ответил незнакомец. — Если ты их разозлишь, они тебя убьют.
— Голова болит, — пожаловалась Эвридика, вцепившись в край койки.
Горло перехватило, рот наполнился слюной. Трон, сейчас ее снова стошнит.
Так и случилось. Незнакомец сделал шаг назад, избегая пятна рвоты.
— У меня голова раскалывается! — мрачно сообщила Эвридика, сплевывая последние остатки Торковой стряпни.
— Последствия операции. Мои хозяева не хотели, чтобы ты убила меня, когда проснешься.
Эвридика снова ощупала металлическую пластину, охватывающую лоб и ослепляющую третий глаз. Паника, которую, по ее мнению, девушка так ловко скрывала, вырвалась из-под контроля и напомнила, что есть гораздо большие неприятности. С трудом разобравшись с кашей, творящейся в голове, Эвридика озвучила первый из тысячи неотложных вопросов:
— Почему я здесь?
Незнакомец ответил теплой и чистосердечной улыбкой, которую Эвридика с удовольствием стерла бы с его смазливой физиономии ударом кулака.
— Что, демоны тебя побери, здесь смешного? — рявкнула она.
— Ничего.
Улыбка пропала, но в глазах его остались веселые искорки.
— Извини. Мне говорили, что это первое, о чем спрашивает любой человек, попавший на борт. Это было первое, о чем спросил я.
— По-твоему, это смешно?
— Нет. Просто я только что сообразил, что с твоим появлением я уже не самый новый на службе у наших хозяев.
— Как долго я была в отключке?
— Восемь стандартных часов.
Септимус посчитал с точностью до минуты, но сомневался, что ее интересуют такие детали.
— И тебя зовут?..
— Септимус. Я слуга лорда Талоса. Его оружейник и вассал.
Он начал ее раздражать.
— Ты странно говоришь. Медленно, как дебил.
Септимус покорно кивнул:
— Да. Прости, я привык к нострамскому. Я не говорил на низком готике уже… — Он помолчал, вспоминая. — …уже одиннадцать лет. И даже тогда он не был моим родным языком.
— Что такое «нострамский»?
— Мертвый язык. На нем говорят полубоги.
— Полубоги… Астартес?
— Да.
— Они притащили меня сюда.
— Я помогал доставить тебя на борт, но да, таково было их решение.
— Зачем?
Септимус прочистил горло и уселся на койку, прислонившись к стене. Похоже, он устраивался тут надолго.
— Тебе следует кое-что уяснить. Уйти с этого корабля можно только одним способом, и способ этот — смерть. Тебе предложат выбор. Очень простой выбор: жить или умереть.
— Какой же это выбор?
— Жить, чтобы служить им, или умереть, чтобы уйти.
Вот правда и всплыла, подумала Эвридика с горькой усмешкой. Девушка чувствовала хрупкость собственной улыбки, словно за сжатыми зубами прятались все ее страхи. От этого леденел язык и перехватывало дыхание.