Ловля ветра, или Поиск большой любви - страница 28

стр.

И появилась Галя на службе. Отстояла вечерню, исповедалась. Была по привычке в штанах, платком обвязанных. Долго с батюшкой говорила. Назавтра причастилась. А через неделю опять — вечерня и утреня. Одета уже в юбку по щиколотку. И так ей хорошо в юбке, что и сказать нельзя. И опять залюбуешься: стоит как свечка, даже вперед подалась, службу в себя впитывает. Руки у нее длинные, натруженные, по бокам висят. И не в том дело, что по бокам — где ж им и висеть, как не по бокам? — а в том, что без дела их непривычно видеть.

Правда, от незнания причащаться было сунулась, да батюшка остановил, говорит, опять исповедаться надо. После службы ко мне подсела, стала про библиотеку, про литературу православную спрашивать. «Вот, — говорит, — книгу себе купила, "Крупицы духовной мудрости" называется. Как думаешь, стоящая?»

Вот так и встала наша молочница Галя, как говорят в пенитенциарных органах, на путь исправления.

Закончу словами из акафиста «Слава Богу за все»:

«Не страшны бури житейские тому, у кого в сердце сияет светильник Божиего огня. Кругом непогода и тьма, ужас и завывание ветра. А в душе у него тишина и свет. Там Христос! И сердце поет: Аллилуйя!»

За что?

Есть расхожая фраза: о государстве можно судить по тому, как оно относится к старикам и детям. Но то — государство. Безликое, холодное и как бы даже враждебное. Но ведь государство — это мы, каждый из нас: вы, он и я. И по тому, как мы относимся к своим детям и старикам, можно судить о том, чего мы стоим. Это и будет самый верный критерий. А уже потом все остальное, которое столько лет кажется главным: карьера и успех, материальное благополучие, отлаженный быт и прочий антураж как бы удачно проживаемой жизни. Все это отступает, когда в жизни понято действительно главное. Но чаще всего это происходит не в расцвете сил, а ближе к прощанию с миром. Пример.

На вокзале две недели живет старушка. Ее должна была встретить внучатая племянница — и не встретила. Чемоданчик, в котором у бабуси было пасхальное пальто («чтобы не тереть хорошее по вагонам») и бельишко, украли в первый же день. Бабушка думает, что с Мариночкой (так зовут племянницу) что-то случилось. Другой мысли она не допускает. «Что вы, я детей ее воспитала и саму Мариночку очень люблю». «Мариночка, я тебя очень люблю, — говорит она в телевизионную камеру. Голос ее дрожит. — Забери меня отсюда».

Мариночку нашли. «Да, это моя бабушка, — холодно звучит по телефону, — но ее здесь никто не ждал. Пусть едет туда, откуда приехала. Я понимаю, что это выглядит жестоко, но…» И следует обычный в таких случаях перечень: нам негде ее поселить, сами кое-как перебиваемся, и вообще…

«И вообще» — вот она, основная причина! «И вообще, плевать я хотела на то, что она растила, нянчила, любила меня, а потом и моих детей, помогала, как могла, на грошовую пенсию покупала "гостинец для детушек". Состарилась, обессилела — исчезни из моей жизни, сгинь, не до тебя, старуха, возись с тобой… Да еще, чего доброго, хорони…» Вот что не было сказано, но ясно читалось в голосе.

Старушка на следующий после интервью день умерла. Жизнь стариков — что тоненькая ниточка, тополиный пух на подоконнике, легкое дуновение — и нет его. Господь милостив — она так и не услышала, как любимая внучка отрекается от нее.

Так что это, Господи? Когда начинается этот некроз души, что мы делаем не так? Рожаем, воспитываем, как птицы в гнездо, стаскиваем корм, одежду. Лучшее, само собой, детям. Лучший кусочек, потом лучшую, сверх возможностей, тряпку — ей, дочурке. Самой сорок лет, всю жизнь, как проклятая, работала, одета абы как, зубы вон посыпались, вставить бы… Ничего, ничего, мол, дитя тоже хочет. Поносить даст тряпочку когда-никогда — вот и ладно, вот и хорошо. Порадуюсь ее радостью.

А дитя растет, матереет, повышает запросы. И совершенно не принимает во внимание, что мать тоже живой человек и имеет не запросы, конечно, а желания, какие-то нужды. Не знает, не чувствует их — не приучено…

Давно сказано: что посеешь… Вот и сеем. Неустанно, трудолюбиво, слепо сеем то, что взойдет потом тихими, бессильными старческими слезами и горьким недоумением: за что?!