Ловля ветра, или Поиск большой любви - страница 42

Ну, с него хватит, решил Николай и рывком поднялся. Девушка ойкнула, пакетик с сухариками скользнул вниз, роняя последние крохи. Девчонка нагнулась за ним, обнажив бледную поясницу… и не только. Но Николай был уже на улице. Хлопнул злорадно дверьми с грозным предупреждением «дверью не хлопать!» — и быстро зашагал вперед. Ему сразу стало легче. Воздух, освеженный дождем, бодрил, хотелось дышать полной грудью. Мокрый тротуар мириадами разноцветных бликов отражал свет витрин. Уже смеркалось, и город представлял собой целое месиво из дождя, нетерпеливо гудящих машин, сизых выхлопов, стелящихся по дороге, изломанных огней и сплошной серой ленты спешащих к своим очагам горожан.

Настроение сразу улучшилось, и целый квартал Николай шел быстрее, чем ползла приютившая его на время маршрутка. Краем глаза он следил за потоком буквально уткнувшихся друг в друга авто, прикидывая, правильно ли он поступил, рванувшись из машины. Ему было бы досадно, если б она показала хвост. Наконец приметная желтая маршрутка поравнялась с ним и — что это? — приникнув к запотевшим окнам, ему махали пассажиры, мол, давай к нам! Досадливо передернув плечами, Николай отвернулся. Больно надо — плестись опять черепахой, да еще эта… грызунья… он и пешочком пройдется, тут осталось-то…

И вдруг… Вырвавшись едва ли не на тротуар и по-киношному взвизгнув тормозами, желтая маршрутка остановилась прямо перед носом Николая. Он остолбенел. Ну, это уж слишком!

Водитель открыл дверь, что-то прокричал ему, но пассажиры подняли такой гвалт, что Николай ничего не расслышал, уловил только многократно повторяемое «кошелек». Похолодел. Машинально потянулся к нагрудному карману… Нет портмоне! Мобилка — вот она, верткая, дешевая, вечно норовящая вывалиться, — а портмоне нет. Обожгло: а ведь там весь аванс, как раз та сумма, которую он должен внести в банк! Именно сегодня!

Все это в доли секунды пронеслось в голове, потому что уже в следующее мгновение он осознал, что кошелек его найден, вот он, у водителя, о чем и кричали ему возбужденные пассажиры.

— Мне девушка его передала, ну та, рыжая, что сидела возле тебя, — втолковывал ему водитель. И добавил с оттенком удивления: — Надо же, повезло тебе, брат, деваха-то порядочная оказалась!

Николай быстро оглянулся, ища глазами «порядочную деваху», его спасительницу, но не нашел. На ее месте уже сидела пожилая женщина с усталым лицом. Она держала на коленях набитые сумки и совершенно так же, как он десять минут назад, отчаянно тоскуя по дому, смотрела в окно на медленно ползущие капли.

Введение во храм Пресвятой Богородицы. Праздничная служба. Святые на фресках старинного храма парят умиленно где-то там, в вышине, каждый в своей ипостаси и в своем небесном чине. Клубится в острых лучах света сладкий праздничный ладан, возносится стройное пение, молится тихо народ, словом, полное благолепие.

Праздник зимний, как раз и морозец приударил, так что прихожане одеты тепло, отчего в храме еще более тесно. С трудом прокладывая себе дорогу, пробирается пожилая женщина с пучком тоненьких свечек в руках. Вычурная бархатная шапочка ее, с нелепыми какими-то перьями, съехала набок. Страшно поношенная, но натуральная шубка подпоясана ремешком и украшена накинутым сверху платком с люрексом — такие носили, кажется, в конце восьмидесятых годов прошлого века.

Пробирается к нему, к святому Николушке, заступнику всех сирых и убогих. Икона большая, старинная, темная, только глаза видны. Смотрят строго и вместе — милостиво. Подсвечник большой перед иконой, всегда полный жаркого огня.

Старушка приложилась, совсем ссутулившись, к иконе, замерла в молитве, потом повернулась к пылающему подсвечнику. Ярко осветилось морщинистое ее лицо… Морщинистое, да, но до чего же красивое! И брови дугой, и глаза, такие открытые, даже в глубокой старости, и нос тонкий и прямой. И многое, многое стало понятным — и безумные какие-то перья, что пришивала неловкими — оттого и вышло плохо — узловатыми руками к шапочке, и манера эта вскидывать брови и поводить кокетливо глазами, и давно вышедший из моды, но зато такой блестящий люрекс… Бедная, бедная!.. Какое же это тяжелое искушение — красота, что и в глубокой старости не может человек прийти в себя, опомниться, не думать о внешности, о производимом впечатлении… И рассказывает скрипучим, старческим голосом об успехах, о романах, о том, как сходили с ума, носили на руках, засыпали цветами и подарками… Грустно…