Ловушка на зверя - страница 11

— Ладно, пойду. А вы, ребята, не торопитесь, покумекайте тут… — подполковник кинул на стол несколько монет, тяжело поднялся, пошатнулся.

— Старею, — вздохнул Бутурлин, направляясь к выходу. Белов заметил, что походка командира была какой-то неуверенной, точно Александр Борисович хорошо перебрал.

— Вот тебе и семейная жизнь! — хмыкнул Левшин, привлекая внимание друга. — Ты чего не пьешь?

— Не хочу, — Григорий тоже встал, — Пойдем, Саш, а то душно здесь.

— Ду-у-ушно, — рассмеялся тот, передразнивая тонким фальцетом. — Смотри, Белов, уже точно фрейлины заговорил, скоро на машкерадах в дамские платья обряжаться будешь!

Преображенец криво усмехнулся. Любовь государыни к переодеваниям в мужской костюм была известна, притом мужчинам надлежало надевать женское платье. Гвардия избегала этого — слишком уж ценили все полковую форму и на балах появлялись исключительно в парадных мундирах.

— Пошли уже, провидец! — фыркнул Белов, увлекая Левшина к выходу.

Коней подвели к крыльцу, как только друзья показались в дверях, слишком хорошо оба были известны хозяину «Кабачка». Вскочив в седла, офицеры направились к казармам.

Из-за жары и влажной духоты, пришедшей на смену дождям, ехали неспешно. Григорий чувствовал, как рубашка, пропитавшись потом, начинает липнуть к спине. Пыль от копыт коней смешивалась с раскаленным влажным воздухом и дышать было нечем. Все еще размышляя о словах, сказанных Бутурлиным, преображенец отпустил повод, предоставляя своему коню самому шагать к дому.

Левшин ехал рядом. Его гнедой гарцевал под всадником, то и дело шарахаясь то от карет, то от спешащих куда-то мужиков. Сашка не обращал на это никакого внимания. Друзья проехали уже полдороги, когда заметили людей, толпящихся посередине дороги.

— Гриша, смотри, конь Бутурлина! — Саша натянул поводья, придерживая своего гнедого.

Белов непонимающе взглянул на коня командира, щиплющего траву у обочины, затем перевел взгляд на толпу и молнией слетел со своей лошади. Расталкивая зевак, пробрался в центр и склонился над командиром, лежащим на земле.

Мундир подполковника был в пыли, около виска виднелась ссадина — по всей видимости, ушиб при ударе о землю.

— Александр Борисович! — Григорий приподнял Бутурлина за плечи, с тревогой всмотрелся в побелевшее лицо. — Что с вами?

Подполковник с трудом открыл глаза.

— Гриша, — невнятно произнес он посиневшими губами, — Что ты такой бледный? И одет не по уставу… отвороты желтые…

Григорий вздрогнул и с испугом посмотрел на протиснувшегося следом за ним Левшина.

— Сашка…

— Гриша что с ним?

— Не знаю… говорит, отвороты мундира желтые… — Белов обвел звериным взглядом стоявшую вокруг толпу и подхватил командира, взваливая на плечи. — Домой его надо срочно. Там Анна Михайловна.

Левшин кивнул и помчался к ближайшей подводе, на ходу доставая деньги из кошеля. Воодушевленные серебрушкой, крестьяне легко подвели телегу ближе и даже помогли погрузить на нее подполковника, впавшего в беспамятство.

Провожаемая завистливыми взглядами менее удачливых возниц, подвода направилась к дому Бутурлиных, путь к которому указывал встревоженный Белов.

Левшин помчался вперед, предупредить домочадцев подполковника.

Когда телега подъехала, то Анна Михайловна уже стояла на крыльце. С подчеркнутым спокойствием она подошла к мужу, хотя в лице не было и кровинки, а в газах затаилась тревога.

— Что произошло? — резко спросила она.

— Не знаю. Мы подъехали, Александр Борисович уже в бреду был…

— Чем бредил? — голос ведьмы невольно заставил поежиться.

— Про желтые отвороты на мундире говорил, — Белов не стал пересказывать разговор в кабаке.

— Наперстянка… — с ужасом прошептала Анна Михайловна, говоря, скорее сама с собой, еле слышно, но гвардеец все-таки услышал. — Интересно, кто посмел… Где его опоили?

— Мы в кабаке пиво заказали, — пояснил преображенец. — Я пить не стал, Сашка тоже не сильно, а вот Александр Борисович…

— Несите его в дом! — распорядилась слугам Бутурлина, выпрямляясь.

— Анна Михайловна, я могу еще чем-то помочь? — спросил Григорий, потрясенный видом командира.

Подполковник всегда казался ему, еще мальчишке, чем-то незыблемым. Тем сильнее было потрясение видеть Бутурлина именно таким: без сознания, бледным, то и дело сотрясаемым в конвульсиях.