Лучи смерти - страница 13

Яна безвольно повиновалась. Всякий, заботившийся о ней, теперь был ей дорог. Тем более доктор Глоссин, постоянно бывавший у них в доме, знавший ее мать, обещавший ей узнать о Сильвестре.

Выйдя с кладбища, она села в его автомобиль и позволила отвести себя на квартиру в Джонсон Стрите.

Здесь, при виде знакомых, сегодня осиротевших комнат боль стала еще острее. Бессильно опустилась она в кресло и прижала платок к глазам.

Доктор Глоссин мягко положил ей руку на голову.

— Дорогая мисс Яна, попытайтесь взять себя в руки. Я знаю, что утешать вас теперь мало целесообразно. Доверьтесь мне, последуйте моему совету. Примите мою помощь, и все будет хорошо.

Яна опустила платок и подняла глаза. Новое чувство зашевелилось в ней. Слезы высохли и мир показался ей уже не таким пустым и безутешным.

— Вы единственный близкий знакомый, которого мы имели, который у меня остался.

— Скажите единственный друг! Позвольте дать вам совет. Вы должны уйти от прежней обстановки, из комнат, где все напоминает вам о вашей великой потере.

Яна храбро подавила набегающие слезы и утвердительно кивнула.

— Вы правы, доктор. Но куда уехать?

— Я позабочусь об этом. Главное, чтобы вы сейчас же на несколько недель попали в другую обстановку. У меня есть ферма в Колорадо, у подножия горы. Там вы найдете другой воздух, другие лица, и быстрее обретете душевное равновесие. Вы будете моей гостьей, сколько захотите. Моя прислуга в вашем распоряжении, и я сам буду при случае… по возможности часто… надеюсь, очень часто приезжать повидаться с вами, убедиться в том, что вам хорошо.

Доктор Глоссин говорил медленно и убедительно.

Яна спокойно слушала его, сначала еще немного колеблясь. Ей пришла неожиданная мысль.

— Меня не будет здесь, Сильвестр станет меня искать и не найдет.

Доктор Глоссин угадал еще не высказанную мысль.

— Я использую это время, чтобы узнать о мистере Логг Сар. Письма вы будете получать в Рейнольдс-фарм. Свежий горный воздух снова окрасит ваши бледные щеки.

Она приняла приглашение Глоссина.

Он твердо решил вследствие целого ряда причин взять Яну с собой и оставить ее под своим влиянием.

Было ясно, что для этого необходимо использовать гипнотическое влияние на Яну.

Автомобиль привез их к аэродрому, обширному огражденному месту прибытия и отбытия аэропланов. Яна знала это место. При жизни матери она часто ездила отсюда в Финляндию или Мильвоки.[8] Еще она тогда заметила, что богатые люди снижали здесь свои собственные аэропланы. Доктор Глоссин повел ее к маленькой, но изящной частной яхте. Он заметил ее удивление.

— Входите, милая мисс Яна. Не удивляйтесь, что у нас частный аэроплан. Я должен был нанять его в Нью-Йорке, чтобы вовремя добраться в Трентон.

Яна взглядом поблагодарила доктора. Как мило с его стороны, не останавливаться перед расходами, чтобы в такое время быть возле нее, суметь ей помочь. В сопровождении доктора Глоссина она вошла в кабинку аэроплана, тотчас поднявшегося для полета на запад. Доктор Глоссин сел напротив Яны.

— Разрешите мне, милая мисс Яна, немного описать вам ваше будущее местожительство. Мое поместье в Колорадо называется Рейнольдс-фарм. Сейчас это спокойная дача, расположенная в долине к востоку от гор. Горный воздух, аромат сосен и покой. Полный покой, в каком мы, городские люди, иногда нуждаемся, какой и вам принесет пользу.

— Но вы сами лишь изредка можете бывать там, господин доктор. Кто живет на вашей ферме? Кто заботится о порядке? К кому мне придется обратиться?

— Прежде всего к моей доброй старой Абигайль; это старый чернокожий фактотум,[9] который содержит дом в порядке.

Яна кивнула. Как американка, она привыкла к тому, что черная прислуга пользуется в домах белых большим доверием.

— Доброе, старое привязчивое животное. Ее красота оставляет желать лучшего, но зато она преданна и прилежна и будет угадывать ваши желания по глазам…

Аэроплан спешил вслед заходящему солнцу и начал спускаться лишь тогда, когда на пылающем багрянцем западе не вырисовалась горная цепь от Денвера до Кайен. Он опустился на открытой, поросшей травой равнине. Доктор Глоссин был прав: здесь воздух был совершенно иной, чем в Трентоне, где работы, несмотря на все успехи и улучшения, все еще отравляли воздух большим количеством сажи и пыли.