Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - страница 2
Я смотрела в окно купе, очарованная тем, как по мере отдаления от Города Длинных Теней, лежащего меж полушариями Дня и Ночи, мир снаружи постепенно окрашивается синим и темнеет. Поезд вез нас на восток, и из углов окна с двойным стеклом пополз конденсат. Уже в те годы я была прилежной ученицей и знала из школьных занятий, что чем ближе мы к Ночному полушарию, тем холоднее воздух, ибо оно не видело ни единого луча нашего солнца и насквозь промерзло. В поезде, конечно, было тепло благодаря все тем же пару и механизмам, что приводили в движение неутомимые колеса и удерживали свет в фонарях и мерцающих люстрах.
– Рады, что увидите кошмара? Это один из первых, которых удалось пленить и приручить. Принимающий нас джентльмен невероятно гордится своей добычей, – сказал отец.
– Да! – воскликнул Вилаг и широко распахнул глаза. – А у него все еще есть клыки? И когти?
Отец кивнул:
– Полагаю, есть.
– Его держат в цепях?
– Надеюсь, Вилаг. Иначе он может вырваться и…
Он взял драматическую паузу. Я испуганно замерла, а Вилаг уставился на него с нетерпением.
– …Съесть вас обоих! – проревел отец, щекоча нас огромными руками.
Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не закричать. Взгляд на восторженное лицо брата успокаивал, напоминая, что это всего лишь отцовские пальцы тычут меня под ребра.
– Осторожнее! – к моему облегчению, одернула его мама. – Они все измажут фруктовым соком.
Дольки индиго все так же лежали на наших коленях – на салфетках, в которых их дала нам мама. Отец прекратил щекотку, но все еще ухмылялся.
– Ты помнишь, как они выглядят? – спросил Вилаг, словно решил проверить, сколько вопросов успеет задать за минимальный промежуток времени.
Конечно, он уже об этом спрашивал. Отец сражался с кошмарами и даже убил нескольких, когда был странствующим рыцарем.
– Мы никогда их толком не видели, сынок. – Он прикоснулся к окну. – Там так холодно, что даже в доспехах едва ощущаешь собственные пальцы.
По ту сторону мелькала непроглядная стена леса – лохматые и грозные сумрачные сосны с листьями черными, как угли, и ветвями, якобы скрученными в узлы самими кошмарами с целью преградить дорогу незваным гостям. Высоко-высоко седые макушки деревьев слегка мерцали в тусклом свете, прокравшемся из-за горизонта, и впитывали его жадно, нетерпеливо. Месяц здесь был ярче, чем в Городе, и напоминал зазубренный серп или сияющий из-за облаков драгоценный камень. Мы все еще пересекали Вечер, однако уже вторглись на внешние территории кошмаров, отмеченные простирающейся до предгорья чащей. После предгорья лес заканчивался, потому что прекращался свет. В купе на застеленных бархатом сиденьях под яркими электрическими лампами с трудом верилось, что мы на самом деле в стране кошмаров. И я гадала, не прячутся ли они прямо сейчас среди деревьев, вглядываясь в наши окна точно так же, как мы.
– Трудно рассмотреть их или вообще хоть что-нибудь, когда так холодно, и… – Отец глубоко вздохнул, продолжая глядеть наружу. – Их крайне сложно увидеть.
Тревожно было слышать, как он вновь и вновь повторяет одно и то же. Мы ехали по тем самым лесам, где он когда-то сопровождал первопроходцев в качестве странствующего рыцаря.
– Отец уже столько раз тебе об этом рассказывал, милый, – вмешалась мама, обеспокоенно поглядывая на отца.
Я тоже посмотрела. Он улыбнулся ей и покачал головой:
– Ничего страшного. Люблю рассказывать малюткам о своих приключениях. Что ж, полагаю, завтра вы и сами увидите кошмара. Во всей красе. Рады?
Он явно забыл, что уже спрашивал, но Вилаг вновь прокричал «Да!».
Отец повернулся ко мне и приподнял брови:
– А ты, Вализия?
Я с улыбкой кивнула.
Но не испытывала ни капли радости. Если честно, я не хотела этого видеть, в глубине души считая поимку и заточение кошмара чем-то непочтительным, хотя тогда и не знала этого слова. И от подобных мыслей я испытывала слабость и неловкость, поскольку всегда боялась монстров так сильно, как меня учили.
Интересно, заметил ли Вилаг, что отец в очередной раз отказался описать кошмаров? Даже в самых волнующих историях о своих сражениях он упоминал о них максимум как о движущихся тенях. У нас дома над очагом в гостиной висела зернистая, в сепии фотография его юношеских странствий, потемневшая от времени. Отец в доспехах и подбитой мехом накидке сидел на коне, вскинув к небесам руку с длинным мечом (белая рамка обрезала клинок). Другая его запакованная в металл рука сжимала что-то вроде черной кляксы, будто проявляющие химикаты под воздействием температуры или чего-то таинственного застыли на фотографии расплывчатым пятном. Казалось, эта клякса истекает кровью на черную землю.