Лучшее за год XXV/II. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - страница 7

стр.

Потом запрыгнула на меня и сорвала с меня рубашку. Темные глубины ее разума дрогнули, уходя еще глубже: пещеры открывались, как пасти, в расщелинах, в тайниках ее души грохотали бурные потоки чувств. Она была неотразима, но я был ей не нужен. Кончилось тем, что судьба в лице разведенца, искавшего новую жену, увела ее из дома и из города.

Порой меня тревожило мое отличие от других молодых людей. Я выглядел и одевался как мужчина, но для меня ничего не значили условности, проводившие различие между мужчиной и женщиной. Я мог зайти с другими парнями в подозрительную пивную и выпить с ними пива, но я не понимал, что с женщинами нужно флиртовать, состязаясь за их благосклонность. Я мог подсесть к женщине и заговорить с ней о работе или о вышивке на ее блузке. Женщины, с которыми я работал, находили, что я — единственный мужчина, в присутствии которого они могут болтать так же непринужденно, как в своей женской компании. Однажды я принял участие в разговоре о месячных, хотя ограничился заинтересованными расспросами. «Арун, это уж слишком!» — сказали они, вспомнив вдруг, что я мужчина. Кулинарные программы я смотрел с таким же интересом, как борьбу и крикет. Способность видеть сознания научила меня воспринимать человеческое существо в целом, за пределами различий между мужчинами и женщинами. После нескольких месяцев исследований я пришел к выводу, что существует не два пола, а по меньшей мере тридцать четыре. Возможно, «пол» — неподходящий термин: вернее было бы позаимствовать понятие из географии — тридцать четыре климатические зоны человеческого сознания.

Но из–за своих странностей я порой задумывался о будущем. Мои коллеги влюблялись, обручались, женились. Для меня каждая работа и каждая связь была подобна временному отдыху перед следующей. Не погубит ли меня моя непоседливость? Джанани рассеяла мои опасения. «Ты молод, — писала она. — Узнавай мир, Арун. Принимай его в себя. Люби всех, кого можешь, но не позволяй никому удерживать тебя, как птицу в клетке».

К тому времени, как я повстречался с Санкараном, я многому научился. Например, никогда не ходить на политические митинги. И не участвовать в религиозных шествиях, хотя храмы, гурдвары[8] и мечети в небольших дозах были позволительны. Я узнал также, что, вопреки ожиданиям, семьи обычно не образуют хороших метасознаний. В них слишком много толкотни и суеты. Они срастаются и расходятся. Возможно, они образуют не статическое, а динамическое равновесие, ведь они как–никак целые дни проводят вместе. Возможно, метасознание невозможно сохранять до бесконечности — оно сходит с ума.

Я проделывал опыты и с животными. Перед моим домом кормилось стало коров. Они стояли среди проезжающих машин белыми горбатыми островками, мирно жевали жвачку или с бычьим упрямством дожидались, пока кто–нибудь вынесет кухонные отбросы в помойку на углу. Я ощущал их сознание, но не понимал природы их мыслей. Однажды вечером, возвращаясь с работы, я увидел могучего быка, стоявшего посреди дороги, на разделительной полосе. Потоки машин текли мимо него в обе стороны. В светящейся пыли уличных фонарей он походил на белый призрак. На обочине, равнодушно поглядывая на него, лежали коровы. Я не просто ощутил, а как будто увидел его разум. Он взывал к коровам, вкладывал всего себя в протяжное беззвучное призывное мычание. Коровы отвечали что–то вроде: «Не сегодня, приятель, нам надо дожевать жвачку». Тогда я осознал, что животные не только ощущают мысли друг друга, но и могут мысленно общаться.

Я продолжал экспериментировать с человеческими сознаниями и узнавал множество любопытных мелочей. Например, нечетные числа, особенно простые, создавали более устойчивых мета–чудовищ, четные оказывались менее стабильными. Пары же просто опасны, потому что ничто не уравновешивает связь между их сознаниями, чтобы тянуть, когда они толкают, если вы понимаете мою мысль. Потому–то, задолго до встречи с Санкараном, я принял решение — никогда не влюбляться.

Я встретил его в Америке. Джанани, узнав от одного своего собрата по восприимчивости, что Може видели в Чандигаре, всего в нескольких часах езды от Нью–Дели, уговорила меня уехать. Меня вновь охватил прежний безымянный страх. Я несколько лет не вспоминал про Рахула Може. Моя компания в то время отправляла команду программистов в Соединенные Штаты. Подстегиваемый потоком писем от Джанани, я присоединился к исходу в землю молока и меда.