Лучшие из нас - страница 10

Но Пол ничего этого не видел. Он участвовал в лингвистической конференции, организованной амстердамским Университетом Врие. Четвертый симпозиум по вопросам лингвистических изменений в будущем. Пол сидел в полупустой аудитории на жесткой скамейке. Узкий столик, на котором лежали его бумаги, был прикреплен к спинке впереди стоящего сиденья. За окном царило знойное лето, в помещении было невыносимо жарко и тяжело дышалось.

За кафедрой, держась обеими руками за ее низкий бортик, стоял мужчина лет сорока с редкими волосами и читал по рукописи, лежавшей на наклонной поверхности. Его лоб и макушка блестели от пота — трудно было понять, от жары он потеет или от нервов. Кроме того, лицо и шея мужчины покрылись красными пятнами. На Пола накатила волна сострадания, что происходило с ним довольно часто при встрече со стеснительными людьми, особенно с теми, у кого стеснительность вызывает кожные реакции. По старой привычке, рефлекторно, хотя и без надобности, он бросил взгляд на собственные руки. Загорелые кисти с выгоревшими за лето волосами торчали из закатанных рукавов рубашки. Из программы, лежащей перед ним на столе, он узнал, что оратора зовут Ивар Гудмундссон. Полу показалось, что он его уже где-то видел.

Пол зевнул, откинулся на спинку скамейки и почувствовал, как под мышками струится пот, показавшийся ему на удивление прохладным и приятным. Появилось желание выпить ледяного пива, запотевший бокал «Гролша» был бы очень кстати. А стакан, наполненный ледяной жидкостью, отпотевает снаружи или изнутри? Или и там, и там? «Нет, надо сконцентрироваться, — подумал он. — Все-таки доклад только что начался, и я еще могу уловить ход мысли». Пол отключился от раздумий о жаре, холодном пиве и звенящем на улице лете и сосредоточил все свое внимание на том, что говорил оратор.

По прошествии приблизительно трех минут Пол понял, что уже слышал этот доклад на конференции в Австрии, в небольшом городишке рядом с Грацем, полгода назад.

На крупной конференции, посвященной вопросам морфологии, под Грацем Университет Осло представляли профессор Эдит Ринкель, профессор Фред Паульсен, доцент Ханс Хольстейн и сам Пол. Они уезжали из Норвегии в слякотный зимний день. Тогда Полу впервые удалось вдоволь наговориться с Эдит Ринкель, женщиной, которая сыграет решающую роль в истории Пола. Эдит Ринкель — непосредственный начальник Пола, она заведует отделением футурологической морфологии кафедры футуристической лингвистики. Эта женщина красива до такой степени, что выдержит сравнение с кем угодно вне зависимости от возраста.

Через несколько месяцев ей исполняется пятьдесят, так что Пол почти на семнадцать лет ее моложе. Он считает ее необыкновенно привлекательной. Кроме того, Эдит Ринкель — женщина, которая чаще всего появляется в фантазиях большинства филологов-мужчин Университета Осло в то время, когда они занимаются самоудовлетворением. Она высокая, статная и темноволосая. У нее точеная пропорциональная фигура. Она не худая, а если принять во внимание нынешний эталон женской красоты, то ее можно назвать довольно полной. Крепкая — вот слово, которое первым приходит на ум при описании Эдит Ринкель. Крепкая — это эвфемизм, часто используемый при описании толстых женщин, но Ринкель крепка прежде всего в первоначальном смысле слова: она полна сил. Ее блестящая одаренность ни у кого не вызывает сомнений. Коридорные сплетники никогда не болтают о ее интеллектуальных способностях. Ринкель не очень любят. Некоторые перед ней преклоняются, другие ее вожделеют, но большинство ее боится.

Пол начал работать в университете незадолго до конференции под Грацем. Он вступил в должность в январе, и это была первая конференция, в которой ему предстояло принять участие в качестве сотрудника кафедры футуристической лингвистики. С Эдит Ринкель он встречался во время собеседования, потом в первый рабочий день, после чего видел ее всего несколько раз в столовой. Пол все время ловил себя на том, что довольно часто думает о ней и на работе, сидя перед компьютером в своем новом кабинете и поглядывая в окно в сторону района Гаустад, и дома, на улице Нильса Абеля. Он думал о ней, когда сидел на диване и смотрел телевизор, и когда пил вино и болтал с Сири. Он думал о ней, лежа в постели и стоя под душем. Она всегда была для него именно Ринкель и никогда Эдит. Это ему казалось немного комичным, но в то же время он находил ситуацию пикантной: его забавлял тот факт, что он называет женщину, которую чаще всего раздевал в своих мыслях, исключительно по фамилии.