Лукреция с Воробьевых гор - страница 11
Я решительно придвинула к себе сковородку и не оставила ни единой макаронинки. Аська превратилась в соляной столб, как жена Лота.
— Тебе все равно нельзя, дорогая, а я так проголодалась, — нахально объясняла я подруге свой странный поступок.
— Зато тебе все на пользу, — ворчала Аська, убирая сковородку и гремя чашками. — Ты же совсем не ешь макарон, никогда якобы.
— Никогда, никогда! «Никогда? Что за мысль несказанная», — возразила я.
Отныне для меня почти не существовало «никогда», только «всегда». Я убедилась, что в жизни может произойти все, что угодно, — любое чудо, нечаянная радость, немыслимые перемены.
Аську я быстро утешила: извлекла из стола плитку шоколада, дожидавшуюся своего часа под стопкой тетрадей. Когда мы уезжали в Москву вечером в воскресенье, папа украдкой совал нам в сумки что-нибудь сладенькое. Аська, увидев шоколад, даже захлопала в ладошки и подпрыгнула на цыпочках. Раньше мы с ней заедали этими гостинцами мелкие неприятности и стрессы, вызванные латынью или исторической грамматикой. Но на этот раз наша маленькая пирушка получилась веселой и беззаботной.
— Папа, один человек сравнил меня с некоей Лукрецией Панчатики. Эту знатную даму когда-то написал Бронзино. Если бы ты знал, до чего мне не терпится на нее посмотреть.
Мы с отцом бродили краем леса — наша обычная прогулка, — и я наконец решилась поделиться с ним своей тайной. Пока не всей, только частью. За эту неделю произошло еще много чего. Вечерами после читалки мы с Игорем обходили те же аллеи вокруг высотки. Он попросился в гости, очень уж хотел посмотреть башню. Я выбрала время, когда Аськи не было. Но все равно его визит не остался незамеченным. Впрочем, я и не пряталась. Просто не хотела ставить соседку в неловкое положение, навязывать ей гостя.
А на будущей неделе мы собирались в консерваторию. Но об этом я папе не рассказала. Рано. Голова у меня пока не пошла кругом. Я ничего особенного не ждала. Все еще не понимала, что во мне могло заинтересовать такого парня. Может быть, это каприз? Или пари? Но через несколько дней опасения улетучились. Игорь благородный, тонкий человек, не только на подлость, но и на легкомысленную слабость не способный. А если рано или поздно он во мне разочаруется, я отнесусь к этому спокойно. Столько дружб и увлечений расклеилось у меня на глазах без всякой вины с обеих сторон! Просто потому, что исчерпали себя.
— Ну что ж, зайдем к Вадику, — просто предложил папа, как будто Бронзино сто лет стоял у дяди Вади на полке.
Дядя Вадя учился вместе с отцом в школе. Мама называла его художником-неудачником. И отца она тоже считала неудачником, загубившим и ее жизнь.
— Неудачники заразительны, они словно распространяют вокруг себя эту болезнь, — говорила она зло и обреченно.
Моя мама учительница, хотя готовила себя к лучшей доле, а отец — скромный инженер-путеец, но я никогда не считала его неудачником. Объективно, в глазах обывателей он таким и является, но субъективно он замечательный и вполне состоявшийся человек. Благородный, умный, тонкий, но, на свою беду, слабый и неуверенный.
И дядю Вадю я не считала неудачником. Ну и что же, что он работает в школе, преподает рисование. Хороший учитель — это талант, призвание, а не жизненный крах. Разве все художники становятся знаменитостями? У дяди Вади была совсем другая беда. Вот уже несколько лет он сильно пил, совсем перестал выезжать на природу и писать пейзажи. А раньше мы часто уезжали втроем в глухие места. И пока дядя Вадя сосредоточенно запечатлевал какую-нибудь заросшую кувшинками речушку, мы с папой бродили в лесу или собирали ягоды. Много лет висят у нас в комнатах его пейзажи, но обыденными они так и не стали. Всякий раз теплеет на сердце, стоит только бросить взгляд на знакомую речушку или поле с васильками.
Конечно, первым делом мы с папой отправились к дяде Ваде, в надежде отыскать у него альбом Бронзино, а в нем — загадочную Лукрецию. Лучше бы мы туда не ходили. Нас встретила его злая, раздраженная жена. Какой-то тягостный дух несчастья и обреченности царил в их доме. А когда-то семья была счастливой и дружной.