Лукреция с Воробьевых гор - страница 9

— Вот, решил сегодня посидеть в читалке, чтобы отдохнуть несколько часов от семьи и предков, — признался он, оглядывая шеренги столов и полок с книгами. — У меня было предчувствие, что непременно встречу тебя. А ты вчера со мной спорила.

Нельзя сказать, чтобы эти слова оставили меня равнодушной. Только бы дурацкий румянец не загорелся на щеках. Я молча опустила ресницы, как и подобает скромной барышне. Дала ему понять, что благосклонно внимаю, однако оставляю за собой право подвергать все сомнению. Очень даже наслышана от мудрых подруг, как блестящие, избалованные молодые люди, вроде него, охмуряют бедных золушек.

— А не пора ли нам покинуть этот храм науки и пройтись до смотровой, выпить где-нибудь по чашке кофе, — предложил он.

— Мне пора, я здесь уже пять часов. А ты, судя по всему, недавно явился, — напомнила я, складывая учебники.

Но мы не сразу оделись и вышли на улицу. Сначала, укрывшись от посторонних глаз, долго стояли у окна на втором этаже. Он курил, а я рассказывала ему о своих бесконечных мытарствах и испытаниях: сначала латынь, потом старославянский, теперь меня окончательно взялась доконать историческая грамматика, которую студенты давно прозвали «истерической». Сама не подозревала, что такая болтливая. На меня словно накатило.

Потом он говорил, а я слушала. Такие проблемы, как учеба, зубрежка, экзамены, Игорь то ли давно перешагнул, то ли вовсе их не знал. Он переживал совсем другие трудности. Сейчас, например, переводил прозу и стихи. Прочел мне несколько строчек из Китса. Пожаловался, сколько мук доставляет порой какая-нибудь непокорная строка. А иная фраза вдруг так гениально выпархивает сама собой. Как подарок, нежданно, нечаянно.

— А я-то, глупая, разнылась тебе про латынь! Ты ведь живешь в другом измерении, вернее, на другом этаже, — ахнула и ощутила прилив тоскливой зависти. — Мне кажется, я обречена на рутину. Сначала учеба, зубрежка падежей, потом служба с девяти до шести, корпение над чужими рукописями или тетрадками. Думаешь, у меня не бывает вдохновения, жажды творчества? Так хочется что-нибудь написать, перевести. Но нет для этого ни времени, ни сил, ни условий. Ты когда-нибудь пробовал творить в комнате общежития под присмотром двух-трех соседок? Тяжело сознавать себя средним, обычным человеком. Но я приучаю себя к этой мысли и к заурядной, рутинной жизни…

Весь этот трагический монолог я обрушила на Игоря. Не удержалась, выболтала даже свои тайны. Наверное, лет с семнадцати стали, как гусеницы из кокона, вылупляться первые мои рифмы, строчки. Потом полились стихи, порой целым потоком. Что это было, не знаю. Нечто неподвластное мне, совершенно стихийное. Папе очень нравилось. Но папа — судья нестрогий, и все, что я ни делаю, кажется ему замечательным.

При упоминании о стихах Игорь как-то тревожно и быстро взглянул на меня. Рыбак рыбака видит издалека, так и поэт — другого поэта. Он не был столь откровенен, как я, но, по-видимому, поэтическое вдохновение было ему знакомо. Так же, как неуверенность в своих первых стихотворческих опытах. А вот за «среднего человека» он меня даже строго отчитал:

— Почему ты вдруг зачислила себя в заурядные? Искру Божию никто не может определить и распознать — ни компьютер, ни бесспорный авторитет. Самоуничижение так же вредно, как завышенная самооценка. С ним жить нельзя. С ним нужно бороться. Как и с любым другим комплексом неполноценности.

Я признала его правоту и обещала бороться. Однако мы так заговорились, что прозевали ранние сумерки. На улице посинело, стекла стали совсем фиолетовыми, снова пошел снег. Тихо и величественно огромные пухлые снежинки планировали к земле. И наши проблемы, жизненные и учебные, показались вдруг такими смешными и ничтожными. Тихий ангел пролетел, и мы замолчали.

Еще утром я шла одна по тем же обледенелым аллеям. Теперь я их не узнавала. Снег вообще неузнаваемо меняет мир. Еще три дня назад не поверила бы, что буду гулять по этим аллеям с ним. Скорее могла представить рядом какую-нибудь мифическую личность — Майкла Джексона, например. И вот всего за одни сутки Игорь стал близким и понятным.