Луна и кузнечики - страница 14

Плохо было только, что мы не захватили с собой соли. Как бы она теперь пригодилась! А чуть подгоревшая дымящаяся картошка — разве есть на свете более вкусное блюдо?..

Костер, в который мы уже больше не подбрасывали ветки, стал гаснуть, но на воде еще мерцал его отблеск. Запахло сыростью и аиром. Вода тихо шумела, омывая камни брода. В ложбинах собирался туман. Он был тяжелый и густой, как изодранная туча.

Днем, пока светило солнце и мы видели на берегу работающих людей, мне ни разу не приходило в голову, что ночь может быть такой таинственной, полной какого-то гулкого молчания. А теперь она потихоньку подкрадывалась к нам, поднимая в душе тревогу. Вокруг не было полной тишины. Где-то в деревне заунывно заскрипел колодезный журавль, кто-то растянул меха гармоники, и по воздуху волной пронеслась песня.

Так. или иначе, мне стало не по себе, и я, не выдержав, спросил у Джюгаса:

— Джюгас, тебе не страшно?

Джюгас сидел, поджав ноги, склонив голову немного набок, словно прислушивался к долетавшим из деревни звукам или к плеску реки.

— Нисколечко не страшно, — произнес он. — Мой папа на войне воевал. Он смелый и всегда говорит: «Если ты не боишься, так тебя боятся».

Я пристыженно шмыгнул носом. Вдруг Джюгас насторожился.

— Тс-с-с! — еле слышно прошептал он. — Слушай!

«Сейчас на нас кто-нибудь нападет!» — мелькнуло у меня в голове. По правде говоря, я до сих пор не могу понять, кто бы мог напасть на нас. Но тогда я невольно съежился и схватился за карман, где лежал самодельный револьвер, заряжавшийся серой от спичечных головок. Нападавшие не появлялись. Зато вскоре в прибрежных кустах раздался приглушенный звук: «Цик… Цик…» И снова молчание. Потом «цикнуло» слева, «цикнуло» справа — и весь берег зазвенел от звучных раскатов.

«Соловьи!» — обрадовался я.

Мы, затаив дыхание, слушали их песню. Когда на одном берегу Сруои звали: «Юргут! Юргут! Запрягай! Запрягай!», на другом понукали: «Погоняй! Погоняй! Не жди, не стой!»

Вдруг поблизости что-то не то затрещало, не то зафыркало. Никто не появлялся, но кусты шевелились.

— Джюгас, что это?..

— Где? — Джюгас поглядел на меня широко раскрытыми глазами.

Кусты раздвинулись: какое-то большое темное существо приближалось к нам. Дрожащей рукой я выхватил револьвер. Нажать на спусковой крючок — и сера воспламенится, револьвер щелкнет не громче пастушьего кнута и не причинит моему врагу никакого вреда, потому что стреляет всего-навсего обрывком газеты… Но все-таки это оружие!..

Темное существо понемногу приближалось к нам, но я, окончательно обалдев от страха, позабыл, что у меня в руках оружие. Потом существо это фыркнуло (поверьте, прямо как лошадь) и остановилось. Мне показалось, что оно вот-вот схватит меня за горло своими сильными лапами. И тогда кончено, прощай жизнь!..

С перепугу я, вероятно, мог бы навсегда остаться заикой, если бы не взошедшая луна, которая выкатилась из-за березовой рощи. Стало гораздо светлее, и теперь я без всякого труда сообразил, что темное существо — не что иное, как гнедая лошадь. Она спокойно пощипывала влажную траву.

Револьвер выпал у меня из рук, и мы с Джюгасом разразились громким хохотом.

Я не испугался. Совсем нет. Я никогда не пугаюсь, только иногда у меня поджилки трясутся. И то из-за каких-то неясных причин…

А Джюгас, тот никогда ничего не боится. Может, потому, что он маленький (Джюгас мне только до плеча), а маленьких никто не трогает.

Лошадь подошла поближе. Она подняла голову. На нас смотрели темные, умные глаза.

Джюгас вскочил и погладил блестящую спину лошади. Она посмотрела косо. Я видел, как у нее подрагивали ноздри. Наверно, ее пустили пастись на лугу, она заметила догорающий костер и подошла потолковать с нами на своем непонятном лошадином языке.

Луна, незаметно уменьшаясь, поднималась кверху. Теперь она уже залила своим ласковым светом поля, кустарник, реку — все вокруг.

Было уже поздно.

— Джюгас, полезем в сено, — сказал я.

— Обожди. Я ей дам хлеба. Она голодная…

Ему было трудно расстаться с гнедой. Возможно, он всю ночь напролет кормил бы ее хлебом, пусть даже завтра ему самому нечего было бы есть.