Луна на дне колодца - страница 14

— Эй, ты слушаешь, что я говорю? — донёсся голос Фэй Пу.

— Конечно, слушаю, ты сказал, что женщины любят сладкое, а мужчины — солёное.

Фэй Пу усмехнулся, покачал головой и встал, чтобы откланяться. Перед тем, как уйти, он сказал:

— Интересный ты человек: не догадаешься, что у тебя в душе.

— Вот и ты такой же, — ответила Сун Лянь. — Тоже не пойму, что у тебя внутри.

В седьмой день двенадцатого месяца у ворот дома Чэнь повесили праздничные фонари: Чэнь Цзоцянь справлял пятидесятилетие. С самого утра в садик дома Чэнь потянулись с поздравлениями родственники и друзья. В чёрном парадном костюме, который преподнёс ему Фэй Пу, Чэнь принимал гостей в гостиной. Стоявшие рядом Юй Жу, Чжо Юнь, Мэй Шань и Сун Лянь вместе с детьми обменивались любезностями с приезжавшими и удалявшимися гостями. В самый разгар приёма вдруг раздался громкий звон. Все повернули головы: от большой, в половину человеческого роста, цветочной вазы остались одни осколки.

Ваза стояла на высокой подставке, и столкнули её бегавшие друг за другом Фэй Лань и И Жун. Оба стояли и растерянно переглядывались, понимая, что набедокурили. Первым пришёл в себя Фэй Лань.

— Это она опрокинула, не я! — указал он на И Жун.

— Ты за мной гонялся, ты и столкнул! — захныкала та, тыча в него пальцем.

Чэнь Цзоцянь переменился в лице и сдержался лишь из-за гостей. Подскочившая Юй Жу негромко, но довольно явственно зашипела: «Грех-то какой, грех!» Она вытащила Фэй Ланя и И Жун во двор и отвесила каждому по оплеухе: «Несчастье одно!» А Фэй Ланя ещё и отпихнула: «А ну, катись отсюда!» Фэй Лань упал на землю и заревел. Его звонкий пронзительный плач услышали в гостиной. Примчавшаяся первой Мэй Шань обняла Фэй Ланя и зыркнула на Юй Жу:

— Избила ребёнка, молодец! Понимаю, ты давно видеть его не можешь, но это в последний раз, когда ты его тронула!

— Что ты мелешь! — накинулась на неё Юй Жу. — Ребёнок такое натворил, а ты нет чтобы проучить, ещё и защищаешь!

— Хорошо. — Мэй Шань подтолкнула к ней Фэй Ланя. — Вот, передаю в твои руки — проучи, поколоти, до смерти избей, может этим твоя душенька успокоится.

Тут прибежали Чжо Юнь с Сун Лянь. Чжо Юнь взяла И Жун за руку и дала ей подзатыльник:

— Что же ты, доченька, так заставила меня переживать? Отвечай, кто из вас разбил вазу?

— Не я! — заревела И Жун. — Я же сказала, что не я! Это Фэй Лань толкнул подставку и уронил её!

— Не плачь, — успокаивала её Чжо Юнь. — Если не ты, незачем и слёзы лить. Весь праздник барину испортили.

Тут Мэй Шань холодно усмехнулась:

— Как же так, третья барышня: такая маленькая девочка, а врёшь и глазом не моргнёшь! Я со стороны всё видела: ты локтем толкнула вазу, и она упала.

Все четверо женщин тут же умолкли, лишь Фэй Лань по-прежнему громко плакал. Тут заговорила стоявшая в сторонке Сун Лянь:

— Стоит ли так расстраиваться из-за какой-то цветочной вазы! Разбилась и разбилась, чего ещё огород городить?

— Ну, тебе-то, конечно, что, — презрительно глянула на неё Юй Жу. — Разве дело в вазе? Барин любит, когда везде гладко выходит, да вот связался с такими бесчувственными и бессердечными людьми, как вы, а в ваших руках вся прекрасно налаженная жизнь в семье Чэнь рано или поздно разладится.

— Ну вот, опять я неправа, — проговорила Сун Лянь. — Считайте, что глупость сморозила. Действительно, кто будет лезть в ваши дела?

Повернувшись, она оставила их выяснять, где правда, а где ложь, а сама направилась к себе в садик, где встретила Фэй Пу с приятелем.

— Что же ты ушла? — спросил Фэй Пу.

— Голова… — Сун Лянь положила руку на лоб. — Посмотрела на весь этот скандал, и голова разболелась.

Голова действительно побаливала. Хотелось пить, но бутыль для воды была пуста: Янь Эр помогала в гостиной и под этим предлогом забросила все свои обязанности здесь. «Дрянь паршивая», — выругалась Сун Лянь и принялась растапливать печурку сама. С тех пор, как она попала в дом Чэнь, ей впервые приходилось заниматься чем-то по хозяйству, и всё выходило довольно неловко. Постояв в кухне, она снова вышла на галерею. Во внутреннем дворике ни души — все ушли на праздник, остались только безмолвие и одиночество: их капли стекали по сухим веткам, падали на опавшую листву и просачивались прямо в сердце Сун Лянь. Глазам снова предстал оголённый куст глицинии, который уныло шуршал на ветру, и колодец, по-прежнему обращавший к ней непонятный зов. Сун Лянь зябко прикрыла руками грудь: из пустоты вроде бы донеслись какие-то вразумительные звуки.