Лунная дорога в никуда - страница 19

– Года через три после того, как я вернулся домой, в Нью-Йорк, я неожиданно получил письмо, – медленно сказал Сэм. – Судя по штемпелю, оно было отправлено из одного из отелей, потом, когда я начал искать, узнал, что именно там жили ученые, приехавшие на международный симпозиум по психологии. В конверте была короткая записка о том, что, пользуясь оказией, этот человек передает мне письмо от женщины, которую я знаю как Жаворонка. Послание оказалось короткое. Она писала, что живет хорошо, но след, оставленный нашей встречей, оказался гораздо глубже, чем она думала. Она так и не смогла меня забыть и, кроме того, воспитывает нашего общего ребенка, которому уже исполнилось три года. Она смогла закончить институт, но уехала обратно в провинцию, откуда была родом. И еще она написала, что ни о чем не жалеет.

– У нее что, был ваш адрес?

– Да, я давал ей свой адрес, вернее, он был указан на регистрационном листочке, который мы все заполняли в гостинице. Она попросила разрешения переписать.

– Экий вы беспечный, если бы она заявилась к вам домой, что бы вы тогда сказали Клэр? – с усмешкой спросил Илья.

Голдберг снова покачал головой.

– Молодой человек, это сейчас мир стал совершенно стеклянным и вас могут найти на другом конце земного шара даже без всякого адреса. Тогда мне совершенно ничего не угрожало. Ваша страна жила за железным занавесом, и никто даже представить себе не мог, что когда-нибудь это изменится. Нет, уезжая из Москвы, я был убежден, что никогда больше не увижу Жаворонка. Так оно и вышло. В том письме она ни о чем не просила. Просто хотела, чтобы я знал, что стал отцом во второй раз.

– И вы теперь решили найти своего ребенка? Зачем? – спросила австриячка Анна. Очки на ее круглом личике поблескивали, в них тоже отражался огонь, из-за чего выражения глаз за стеклами было не разобрать.

– Сам не знаю, если честно. Как-то захотелось подвести черту под этой историей. Клэр давно в могиле. С Дженни мы не общаемся. У меня даже нет места на земле, которое я мог бы назвать родиной. В Израиле я чужой. В Америке меня больше ничего не держит. Я скитаюсь по миру, как лист, носимый ветром. А здесь, в России, у меня есть продолжение, причем от женщины, которую я пусть и недолго, но очень любил. Более того, меня не оставляет мысль, быть может, напрасная, что и Жаворонок может быть еще жива. В конце концов, она была моложе меня. Ей тогда только-только исполнилось двадцать, значит, сейчас нет еще и шестидесяти. Может, они нуждаются в помощи. В общем, я решил их найти.

Раздался звук разбитого стекла и тихий вскрик. Все отвлеклись от американца и как по команде повернулись к столу. Там, в дальнем конце, на углу, где обычно никто не хочет сидеть из-за дурной приметы «счастья в личной жизни не будет», сидела белая, как мел, костюмер Маргарита Романовна, кажется. На ее коленях темнело красное пятно. Макаров даже напрягся вначале, решив, что это кровь, но потом, приглядевшись, с облегчением выдохнул. Нет, всего лишь вино.

– Что случилось, Рита? – мягко спросила Холодова.

– Нет-нет, ничего, – пролепетала женщина, лицо которой теперь сравнялось по цвету с пролитым вином. – У меня бокал выскользнул из рук. Боже мой, какая же я неловкая! Простите меня ради бога.

– Сейчас я все уберу, – к столу подскочила хозяйка усадьбы Татьяна. – Вот, держите салфетки, чтобы промокнуть лужу. Сейчас я заменю скатерть. И не переживайте вы так. Это же сущие пустяки. И всевышнего всуе не упоминайте. Нехорошо это. Не к месту.

– Да-да. Я больше не буду. – На лице женщины читалась откровенная мука, не очень понятно чем вызванная. – Извините, я вынуждена пойти переодеться.

Она побежала к выходу, и последнее, что успел заметить Макаров, как она, уже в дверях, закрыла лицо руками.

– В общем, я свой рассказ закончил, – снова привлек к себе внимание Сэм Голдберг. – Я здесь, чтобы, если можно так выразиться, вернуться в прошлое. И если мне повезет найти Жаворонка, то я не исключаю, что смогу заново родиться. Если вы понимаете, о чем я.

– Понимаем, – ответила за всех Холодова, чье лицо, неожиданно, тоже было искажено волнением. Тяжелые, по всей вероятности, старинные серьги в ушах дрожали, пуская яркие блики, под стать Сэмовым часам. – Но, чтобы заново родиться, сначала надо умереть.