Лунный камень - страница 22

– Превосходно, Беттередж! – воскликнул мистер Франклин. – Но что нам делать с алмазом до дня рождения?

– То же, что желал делать ваш отец, разумеется! – ответил я. – Ваш отец поместил его для сохранности в лондонский банк. Вы поместите его для сохранности в банк во Фризинголле.

Фризинголл – ближайший к нам городок, и тамошний банк ничуть не уступал по безопасности Английскому банку.

– На вашем месте, – прибавил я, – я сразу поскакал бы туда, пока не вернулись женщины.

Почувствовав возможность чем-то заняться, более того, заняться этим верхом, мистер Франклин вскочил на ноги так, будто его подбросило, да еще совершенно бесцеремонно поднял меня.

– Беттередж, вы золото! – вскричал он. – Ступайте в конюшню, седлайте для меня лучшую лошадь.

Тут, слава богу, наконец-то сквозь заграничный лоск проступило его английское начало! Это был тот мистер Франклин, которого я помнил, радующийся, как прежде, предстоящей прогулке верхом и напоминающий мне старые добрые времена! Оседлать для него лошадь? Я оседлал бы дюжину лошадей, если бы он мог на всех них поехать одновременно.

Мы торопливо вернулись к дому, торопливо оседлали самую прыткую лошадь в конюшне, после чего мистер Франклин торопливо ускакал, чтобы снова поместить алмаз в банковское хранилище. Когда стих топот копыт по дороге, когда я повернулся, осмотрел двор и увидел, что остался один, у меня возникло желание спросить себя, не приснилось ли мне все это.

Пока я пребывал в этом растерянном расположении духа, ощущая острую потребность побыть одному, чтобы снова прийти в форму, дочь моя Пенелопа встретилась мне (так же, как раньше мне на лестнице встречалась ее мать-покойница) и призвала меня тотчас поведать, о чем мы с мистером Франклином разговаривали. В данных обстоятельствах нужно было сделать одно: сразу же погасить любопытство Пенелопы. Я ответил, что мы с мистером Франклином обсуждали иностранную политику, пока у нас не начали заплетаться языки, после чего подремали на солнышке. Попробуйте дать такой ответ своей жене или дочери, когда она станет докучать вам неудобными вопросами, и можете быть уверены: она с природной женской мягкостью вас поцелует и снова заговорит об этом при следующей возможности.

Ближе к вечеру вернулись миледи и мисс Рейчел.

Стоит ли говорить, как потрясены они были, когда узнали, что мистер Блейк приехал и снова уехал верхом. Стоит ли говорить, что они засыпали меня неудобными вопросами и что «иностранная политика» и «дремота на солнышке» с ними не сработали. Моя изобретательность к этому времени уже исчерпала себя, и я ранний приезд мистера Франклина приписал исключительно его же причудам. Когда после этого меня спросили, был ли его стремительный отъезд тоже причудой, я ответил: «Да, конечно», – и этим отделался от них, кажется, весьма ловко.

Преодолев затруднение с женщинами, я столкнулся с новым затруднением, когда вернулся к себе. В комнату вошла Пенелопа, чтобы – с природной женской мягкостью – поцеловать меня и – с природным женским любопытством – задать новый вопрос. На этот раз она всего лишь хотела знать, что происходит с нашей второй горничной, Розанной Спирман.

Покинув мистера Франклина и меня на Зыбучих песках, Розанна, похоже, вернулась домой в совершенно необъяснимом душевном состоянии. Она менялась в лице (если верить Пенелопе), она то веселела без всякой причины, то так же беспричинно вдруг сникала и впадала в тоску. На одном дыхании она задавала сотню вопросов о мистере Франклине Блейке, а на другом бранила Пенелопу за то, что та, видите ли, вообразила, будто сей странный джентльмен мог быть ей чем-то интересен. Кто-то заметил, как она, улыбаясь, чертила имя мистера Франклина внутри своего рабочего ящика, потом кто-то заметил, как она плачет, рассматривая в зеркале свое уродливое плечо. Возможно ли, что она и мистер Франклин были знакомы? Совершенно невозможно! Слышали ли они друг о друге? Тоже невозможно. Я готов утверждать, что, когда мистер Франклин увидел, как девица глазеет на него, его удивление было искренним. Пенелопа была готова утверждать, что, когда девица задавала вопросы, ее пытливость тоже была искренней. Наш разговор на сей счет меня порядком утомил, но вдруг моя дочь прекратила его, выпалив то, что мне представилось самым чудовищным предположением, которое я когда-либо слышал.