Люби меня нежно. И сердца боль - страница 12
Она осторожно приподняла кипу компьютерных журналов и тетрадей, потом прошлась пальцами по книжной полке, заглянула в выдвижные ящики. Там были старые конспекты, ручки, карандаши, открытки, сломанные часы, порнографический журнал (о боже!), несколько колод карт, домино, компьютерные диски, кассеты, потрепанные записные книжки, грязный носовой платок, значки с дурацкими надписями («Это КРУТО! Испытай!»), салфетки, справочники, фотографии…
Ничего подозрительного… А грязный журнал? Но мальчику же не десять лет…
Господи, что же происходит? У кого спросить? Кто может сказать?
Олег! Он должен знать. Не может не знать. Они же с Вадимом друзья «не разлей вода».
Хромая на высоком каблуке, Света добралась до телефона и набрала Тамаркин номер. Через несколько гудков ответил автоответчик, и Света бросила трубку.
Следом за этим пришла другая мысль. Света решила позвонить Юле, той девочке, с которой Вадик как-то гулял.
Где-то должен быть записан ее телефон… Где же? В старой зеленой записной книжке или в новой желтой?
Лихорадочно пролистав обе, Света отбросила их и начала искать на памятных листках, приклеенных на стене возле телефона.
Нужная бумажка очень скоро нашлась. Путаясь в цифрах, Света набрала номер.
— Але, — послышался женский голос.
— Я могу поговорить с Юлей?
— А кто это?
— Я мать Вадика, ее сокурсника.
— Юли сейчас нет дома. А что вам надо?
— Пожалуйста, попросите ее перезвонить Светлане Владимировне. В любое время. Очень вас прошу.
— Хорошо, — удивленно прозвучало в трубке, — но я не понимаю…
— Просто попросите ее позвонить мне, пожалуйста.
Света положила трубку и прислонилась к стене.
В голове вовсю били в тамтамы какие-то страшные туземцы. Света с ужасом понимала, что не может их остановить. В глазах потемнело. Ухающий хоровод закружил ее, завертел насильно, как пьяный свадебный балагур, а потом бросил в глубокую яму.
Света пересилила головокружение и поплелась к шкафчику с лекарствами. С трудом накапала себе чего-то успокоительного, после этого устало опустилась в кресло.
Ей не хотелось думать о плохом. Но она понимала, что независимо от ее желания что-то плохое уже произошло. Осталось только понять, что именно. А там она постарается с этим как-нибудь справиться. Самое страшное — неизвестность.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вадик пришел поздно ночью. Света не спала, но и подниматься не стала, справедливо полагая, что ее навязчивые вопросы могут только все испортить. Она прислушалась, как он вошел в свою комнату, и задремала только под утро.
Поднялась она как всегда без будильника в полшестого.
Тихо оделась, приготовила себе чаю со вчерашними блинчиками, после чего ушла на работу.
Ближе к обеду почувствовала, что работать просто не в состоянии. Раскалывалась голова, руки дрожали, и словно бы не хватало воздуха.
— Слушай, Владимировна, шла бы ты домой, — сказал ей мастер участка. — На тебе ж лица нет. Случилось чего, или заболела? Тогда давай в медпункт.
— Спасибо, Маркович, — улыбнулась Света. — Галя, думаю, справится.
— Справится, никуда не денется. Сегодня пятница, работы немного. Токаря закончат, и шабаш — по домам.
Света переоделась в раздевалке и хотела уже сразу идти домой, но решила последовать совету Марковича, зайти в медпункт.
Медсестра, сосредоточенно надувая грушу, смотрела на стрелку манометра. Потом сняла фонендоскоп и сказала:
— Света, у тебя ж 160 на 110. Ты что-нибудь принимаешь от давления?
— Так, валерьянку пью, если что.
— На вот тебе пока таблетку, а в понедельник обязательно запишись к врачу. Пусть он тебя посмотрит и назначит лечение. Нельзя же с таким давлением ходить. Погоди, запишу в журнал. Так… Господи, забыла, как фамилия.
— Галич Светлана Владимировна, — подсказала Света.
— Да, за целый день этой писанины скоро свое имя забудешь, — усмехнулась медсестра. — Столько с гриппом идут, с ума сойти. Как сама держусь, ума не приложу. Дети, тьфу, тьфу, тьфу, тоже не болеют… Витаминами да чесноком кормлю.
Поболтав немного, Света попрощалась и побежала к станции метро. На свежем воздухе она почувствовала себя гораздо лучше, но в давке вагонов ей снова сделалось дурно. Люди напирали сплошной массой, не желая ждать следующего состава, словно от трехминутного ожидания вся жизнь рухнет в тартарары.