Любить и убивать - страница 8
— Быстро же вы мне поверили.
— Какое это имеет значение?!
— Светлана Дмитриевна… — аккуратно начал он, но она яростно перебила его, не желая слышать слова отказа:
— Ничего сегодня не говорите, очень вас прошу. Позвоните Роману Суреновичу, посоветуйтесь с ним, спокойно все обдумайте, а завтра утром я позвоню, и вы дадите окончательный ответ. — Она подхватила сумочку и вышла в прихожую. Последовав за ней, Сырцов открыл входную дверь:
— Вы позвоните мне завтра днем.
В преддверии плача она исказилась лицом. Он взял ее за локти, успокаивая. Она зарыдала, ткнулась лбом и носом в его широкую бойцовскую грудь и обняла за шею. Его освободившиеся от ее локтей руки упали на стройную талию. Она уже не рыдала. Просто плакала.
Слезы были настоящие. Так и стояли недолго. Потом она оторвалась от него и пошла к лифту.
— Будьте осторожнее за рулем! — посоветовал он напоследок.
Стараясь не высовываться особо, он с балкона-лоджии наблюдал, как она садилась в «мерседес». Хорошо садилась, делово. И мотор хороший у «мерседеса»: с юного этажа не слышно было, как он завелся, — мягко рванула с места машина и по дуге выехала на проезжую часть. Сразу же за ней пристроилась малозаметная «семерка», стоявшая чуть выше по переулку. Так и двинули к Садовому.
— Такие пироги! — вслух выразил легкую озадаченность Сырцов.
Глава 3
Роман Суренович Казарян, он же крупный армянин, он же известный кинорежиссер, он же в младые годы работник МУРа, он же один из двух закадычнейших друзей Деда, встретил Сырцова не то что пылко, но весьма приветливо, произнеся в дверях банальнейшее:
— Сколько лет, сколько зим!
— Одну зиму, Роман Суренович. Со дня рождения Деда, — уточнил Сырцов.
— Санятка, значит, Дед, — догадался Казарян. — А кто же тогда я?
— Вы — дядька.
— В смысле «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…»?
— Именно. Учитель, наставник, старший товарищ.
— Ласков и обходителен сегодня, Жора. К чему бы это?
— Вы знаете.
В глубине широкого и длинного коридора показалась русопятая до невозможности мадам Казарян. Она шла к ним, приложив палец к губам.
— Чего тебе? — рявкнул Казарян.
— Армен занимается. Завтра он последний госэкзамен сдает, — прошипела она.
— Здравствуйте, Зоя Николаевна, — успел прорваться с приветствием Сырцов, а она не успела с ответом: кинорежиссер нарочито громко (чтобы слышал отпрыск) опроверг ее:
— Он не занимается, он идиотическую «Металлику» слушает!
— У него такая привычка, он под музыку занимается.
— Знаю я его привычки и занятия! — еще громче и с угрозой проорал Казарян. И — нормально: — Пошли ко мне, Жора, там поговорим.
Уселись в старинные кожаные кресла. В который раз Сырцов с благоговением обвел взглядом стены громадной комнаты-кабинета, являвшие собой сплошные книжные стеллажи. Сотни книг, тысячи книг, изредка уступавшие место картинам. Замечательным картинам. Отец Романа Суреновича был знаменитым на Москве ученым-эллинистом, и сын бережно хранил память об отце: кабинет содержался образцово.
— Выпить хочешь? — для порядка предложил Казарян.
— Нет.
— Это еще почему? — понарошку гневно изумился Роман Суренович.
— Во-первых — утро, во-вторых — в завязке.
— По утрам!.. — заблажил Казарян, восклицанием выделяя каждое слово: — Водку! Стаканами! Пить!.. — и нежно добавил: — …Очень хорошо. Слушаю тебя, Жора.
Знал эти киношные штучки с перепадами Сырцов, но все-таки каждый раз они сбивали с толку. Поэтому начал невнятно:
— Приходила ко мне эта ваша Светлана Дмитриевна…
— Об этом я уже слышал от тебя по телефону, — перебил Казарян. — И, кстати, почему — моя?
— Ну, от вас.
— То-то. А теперь говори.
— Вы давно ее знаете?
— Знал, — поправил Казарян и задумался. — С шестьдесят седьмого, надо полагать. Скоро двадцать семь лет будет, как с ней познакомился.
— Значит, она — старая! — изумился Сырцов.
— Ей тогда восемнадцать было. Значит, сейчас сорок пять. Какая она старая?
Не убеждать же шестидесятитрехлетнего Казаряна, что сорокапятилетняя баба — уже старая? Сырцов вздохнул:
— Но дело не в этом. Что такое она?
— Жена. Профессиональная жена. Этот банкир, по-моему, у нее пятый.
— Ну, это по специальности. А человек она какой?