Любопытная - страница 4

– ВЫ СЛИШКОМ пристально смотрите на меня, мсье.

– Я недостаточно учтив?

– Вы чересчур учтивы, говорю же вам!

– Подобно солнцу, вы притягиваете взгляд.

– Солнце ослепляет того, кто поднимет на него глаза.

– Мой восторженный взор ослепил бы и вас, если бы вы могли читать мои мысли… Я думаю, что вы…

– Я?..

– Андрогин^>4!

– Андрогин – это вы, мсье!

Резко отвернувшись, она стала наливать чай. Необычный поклонник вернулся в кресло и вновь стал разглядывать собеседницу.

Он и в самом деле смотрел на нее слишком внимательно – неподвижным, не моргающим взглядом старых портретов, проникающим в самые сокровенные уголки души. Это не был обволакивающий, искоса смотрящий взгляд священника, ни трепещущий взор художника, стремящегося впитать и в подробностях запомнить красоту, ни восторженно-безумный взгляд любовника, ни исполненный желания взор поклонника, ни мельком брошенный взгляд любопытного, ни приводящий в оцепенение взор покорителя – Моисея, Наполеона, Аттилы. Расширенные движением мысли зрачки были подобны глазам Эдипа, стремящегося разгадать тайну Сфинкса^>5. Его взгляд был сосредоточен, преисполнен усилия, словно перед ним задрожал мираж истины. Увидев принцессу, Небо́ будто отведал любовного напитка – он стал невидим, словно надел волшебный перстень. Он укрылся в дверном проеме и погрузился в мысли о девушке, уподобившись художнику, поглощенному созерцанием «Тайной Вечери» на стене монастыря Санта-Мария-делле-Грацие^>6. Небо́ смотрел на принцессу, позабыв обо всем. Забеспокоившись вдруг о том, чтобы его поведение не показалось непристойным, он задумался о силе ее очарования.

Когда она вернулась к столу, на котором стоял самовар, он выпрямился во весь рост – он наверняка был очарован, при этом, он очаровывал сам. Медленно, будто во сне, он подошел и встал рядом, не произнося ни слова.

Поглощенная занятием Гебы^>7, принцесса ощутила его присутствие, не успев увидеть. Она нахмурилась, на лбу появились складки досады; подвинув вдруг неловкими движениями чашки, она окликнула его. Их взгляды встретились, и она увидела сильное волнение, передававшееся ей.

Принцесса тотчас поняла, почему вот уже целый час ощущает какую-то неловкость, раздражение, желание обернуться, словно кто-то идет за ней следом, то дотрагиваясь до платья, то прикасаясь к плечу. Это невидимое внимание мужчины, чьего имени она не знала, и чьи черты едва заметила при официальном знакомстве, приводило ее в еще большее негодование. Подобно оскорбленной Семирамиде, она бросила на наглеца один из тех придуманных Бальзаком испепеляющих взглядов, которые «окинув мужчину с головы до ног, низвергают его до дна и превращают в ничтожество». Однако смельчак принадлежал к числу тех, чей ум превосходит самолюбивый нрав Растиньяков^>8. Он отвечал ей с прежней улыбкой и странным спокойствием, и она растерялась, словно королева, чей жезл, в самую минуту приказания, раскололся на части.

Женская интуиция подобна вспышке молнии: с быстротой электрического разряда она пронизывает размытые контуры женской души, открывая перед ней истину, для доказательства которой мужской проницательности требуется время. Наделенный рассудком мужчина предугадывает, женщина – интуитивно ощущает с животной точностью и, обладая большей чувствительностью, внезапнее осознает силу влечения.

Волна чувств всколыхнула сердце принцессы – она была возмущена, польщена, заинтригована. К слову, которое она ему вернула, не поняв смысла, словно приклеился раздражавший ее знак вопроса. Зал тем временем опустел, и она осталась наедине с мужчиной, не дрогнувшим перед ее гневом. Между ними, казалось, возникло нечто особенное – не любовь, но чувство, которого она пытливо желала и страшилась одновременно.

Вечер был окутан очарованием русских парижских салонов, где все – от изысканной атмосферы до женской красоты – наполняет французский стиль сладким ароматом экзотики. Пол и потолок широкого, как галерея музея, зала были отделаны многоцветной тканью, стены – обтянуты кожей, тронутой позолотой. Картины современных художников в не сочетавшихся друг с другом локальных тонах чередовались, словно метопы с триглифами, с развешанными на стенах черкесскими ружьями, украшенными золотыми и серебряными узорами.