Любовь Без Права Передачи - страница 17
Входим, сомлела в его объятиях.
Отнес меня (замерзшую) в ванную комнату, и через минуту я уже наслаждалась, окунувшись в теплую воду, в нежность, в счастье.
Обычно, счастье воспринимается, как нечто, что предвкушаешь, или, что уже состоялось.
С моим же милым я постоянно находилась в нем, растворяясь, купаясь.
Увы, наши два счастливых дня пролетели в миг...
Отныне мои поездки приняли регулярный характер.
Каждую неделю я ездила к нему, иногда он приезжал ко мне.
И, разумеется, были бесконечные прогулки - говорили, молчали, внимая жажде постижения, мешала плоть.
У нас было мало времени, и моя избалованная плоть жадничала, стараясь насытиться им впрок, на всю неделю, не успевала - пора было уезжать!
Это не значит, что мы только и делали, что любились, вовсе нет, но все, что мы делали, было пронизано, напитано любовью, чувственностью, непреходящими ласками.
В этом были: и потребность души, и чудо постижения, и радость дарения...
Мы дарили и познавали, обретая любовь и красоту.
Много говорили о жизни, музыке, искусстве, литературе под непрекращающиеся взаимные нежности.
И, конечно же, наши мнения разделялись.
Как-то речь зашла о Булгакове.
Мой милый заявил, что 'Мастер и Маргарита' - самое талантливое произведение во все времена.
Я взвилась от возмущения:
- Да, под былым воздействием наркотиков Булгаков действительно довел свое воображение до маниакально-болезненного состояния, до душевного надрыва, что позволило ему создать несомненно талантливое произведение - фантасмагорию.
Но оно явно не дописано - там почти нет Маргариты и вовсе нет Мастера. По мне есть вещи много талантливее.
Игорь даже прекратил ласки от негодования, попытался возразить, но я не давала, продолжая доказывать свою правоту, забывшись, возмущенно теребя его плоть.
Утверждала, что бесхитростные лирические повести о любви Тургенева - не менее талантливы, а в 'Идиоте' Достоевского уж никак не меньше душевного надрыва!
Он всхлипнул, пораженный столь необычным способом убеждения, откинулся в блаженстве на спину, не в состоянии продолжать спор.
Затем не выдержал, вскинулся, уронил меня, и...
После чего я уже не имела ни собственного мнения, ни желания спорить, а плыла на волнах непреходящего наслаждения и блаженства...
...Многое в нашей любви было странно для меня, необычно.
Например, более всего прочего мой сладкий почему-то отдавал предпочтение немалым моим ягодицам.
Он не скрывал, что они его неимоверно заводят.
И, положив меня животом на постель, мог часами играть ими, тискать, целовать, покусывать, затем лечь на 'восхитительные подушки' и, поселившись во мне, сколь угодно долго 'кататься'...
...Мы стремительно привыкали друг к другу.
И наши тела приучались (приручались), легко и доверчиво откликаясь на нежности.
Припомнился один чудной случай.
Как-то (Игорь тогда гостил у меня) мы очень долго гуляли, замерзли, устали.
Поужинав, легли и сразу уснули.
Среди ночи неожиданно проснулась, не ведая причины.
Тихо лежала, думая о нас, испытывая приятное слегка щекочущее чувство, затем это стало мешать мне, становясь неприятным, тянущим, болезненным, не давая уснуть.
Плоть откровенно требовала, но не будить же из-за этого утомившегося любовника. Встала, начала ходить, по комнате, терзаясь все более.
Все, не могу! Что меня вело?
Снедаемая желанием, склонилась над моим любимым, приблизила свое лицо к его спящему мышонку, коснулась, прошептала:
- Малыш, ты мне очень нужен!
И вдруг (не чудо ли?) он потянулся, зевнул, подрос, надулся, приподнимаясь, продолжая расти, даже пригубила в знак благодарности, после чего его 'готовность' стала полной.
Ну и? Вожделение не ведало сомнений!
Встала на колени над спящим мужчиной и осторожно 'наделась' на его не спящий орган, удерживаясь на коленях, едва касаясь ягодицами бедер недвижного любовника.
Он ровно дышал, продолжая спать, или делая вид.
Тихо задвигалась (хотя очень хотелось запрыгать), стараясь не разбудить, тянущая боль ушла, постепенно перерастая в сладость.