Любовь к человеку-ветру - страница 4

Куда только не ходили и не ездили отец с дочерью! Театры, музеи, экскурсии, походы – пешие, конные, на байдарках и велосипедах. И всегда отец казался Машеньке лучше всех тех, кто был с ними рядом. Ну разве что его друг, дядя Саша, мог хоть как-то сравниться с ним. Немудрено, что Маша, которая очень мало общалась со сверстниками, влюбилась в человека, намного старше себя. В того, которого чаще других видела рядом. Друг отца уж точно должен быть таким же блестящим, как он сам.

Разумеется, у нее имелись поклонники из числа одноклассников, а потом однокурсников, но они интересовали Машу очень мало. А вот ее, Марию Задорожную, некоторые товарищи забыть никак не могли. Например, одноклассник Лешка Задворьев с утомительной для Маши регулярностью предлагал ей сначала крепкую мужскую дружбу, потом светлую и чистую любовь, а затем даже руку, сердце и законный брак. Конечно же, она отказывалась. Каждый раз. Ну разве можно всерьез воспринимать Задворьева с его нежной внешностью Сергея Есенина в начале творческого пути?! Маше нравились настоящие мужчины. Мужики!

Маша спустила с дивана затекшие ноги, слегка помассировала их и прошла в свою комнату. Сейчас она соберет вещи и покинет ее… Неужели навсегда? При этой мысли у нее болезненно сжалось сердце. Мамина смерть научила ее не заблуждаться на предмет земного постоянства. Вечность – она там, за гранью. Там же и то, что мы называем «навсегда». А здесь все меняется и путается, сбивается с логического пути и часто недоступно пониманию. Впрочем, сейчас совершенно необязательно думать о странном и невеселом в этой жизни. У нее, Маши, наконец-то все хорошо. Она любит Сашу! Он любит ее! И отец никуда не денется: примет союз дочери и друга как должное. И может быть, наконец сам устроит свою личную жизнь. Маша знала, что у него есть какая-то женщина, которую он усиленно и глупо скрывает от нее. Теперь наконец они все будут счастливы!

Двухкомнатная квартира Павловского пребывала в кошмарном состоянии. На всех горизонтальных поверхностях в самом нелепом сочетании были сложены газеты, книги, журналы, пустые пачки и контейнеры от продуктов быстрого приготовления, какие-то ведомости с печатями, компьютерные диски. На полу высились стопки немытых тарелок, в самых неожиданных местах попадались вилки с ножами, грязные стаканы, чашки с кофейными разводами, винные бутылки, пивные жестянки и переполненные окурками пепельницы. Спинки стульев и кресел скрывались за мятыми рубашками, футболками, джемперами.

– Саша, ну как ты мог так жить? – укоряла Павловского Маша, но он только отшучивался:

– До тебя, Машунь, я вообще не жил! Правда! Я возвращался в эту берлогу только для того, чтобы поесть да поспать.

– Вот уж на самом деле берлога! Да я за год всю грязь отсюда не вывезу!

– А ты не вывози! Ну ее, эту грязь… – каждый раз весело говорил он и осторожно опускал Машу на только что освобожденное ею от хлама пространство, и они предавались самой сладкой любви.

– Ну, хорошо… Допустим, тут ты ел и спал, а где проводил остальное время? – как-то задала вопрос Маша, когда очередные ласки естественным образом завершились. Спросила и сама испугалась. Она же давала себе слово не лезть в его жизнь. Саше пятьдесят, он холост, а потому мог жить у женщины. У разных женщин. Это не должно ее смущать, ведь она любит его таким, каков он есть.

– Да-а… – Он небрежно махнул рукой. – Где когда. Долгое время у меня была такая работа, что приходилось мотаться по командировкам. Плацкартные вагоны поездов, убогий быт третьеразрядных гостиниц, вечная спешка… Привык все делать на ходу, кое-как, второпях. И, представь, меня такое положение вещей всегда устраивало! Но теперь… – Он опять навис над Машей, поцеловал ее в губы и, с неохотой оторвавшись, продолжил: – …теперь совсем другое дело. Если ты хочешь, чтобы в этой квартире все было по-твоему – перекраивай, как только взбредет в голову! Слова не скажу! Только не заставляй меня возиться со всем этим! Умоляю!! Ты складывай все лишнее в мешки, а я потом вынесу на помойку. Договорились?

– Саш, но я же могу выбросить что-нибудь нужное!