Любовь к истории. Ч. 3 - страница 23

стр.


Уже дописав пост, полез на всякий случай перепроверять информацию про самую старую фирму и обнаружил, что она устарела. «Книга рекордов Гиннесса» только что установила, что в японской префектуре Яманаси есть еще более древняя гостиница, основанная аж в 705 году. В ней сменилось уже 52 поколения владельцев.

Они у себя на сайте и документ вывесили


Это напоминает мне бородатый советский анекдот «Японская промышленная выставка»:

Японец (показывая сжатый кулак и кланяясь): А угадайте, сьто у меня в кураке?

Посетитель (зевая): Опять телевизор, что ли?

Японец (кланяясь): А сикоку теревизоров?

Из комментариев к посту:

a_borisoff

Не понятно — это хвала капитализму или ругань в его адрес?

Если хвала, то это не "про" а "контра".

Разве в восьмом веке в Японии был капитализм?

Эти предприятия сохранились не благодаря капитализму, а противостоя ему.

Непрочность и ненадежность всего и вся — вот главный отличительный признак капитализма.

Теория Дарвина — кто смел, тот съел.

Опять же с войнами японцам пофартило. Где-нибудь под Смоленском, хорошо если фундамент от старого здания уцелел, и то счастье. Какие там хозяева?.


indefin

Самая старинная книжная лавка в мире

Теперь витрины этого книжного магазина в Лиссабоне украшает сертификат Книги рекордов Гиннесса, согласно которому — это самый старинный магазин книг в мире. Считается, что лавка "Бертрана" начала торговать книгами с 1732 года.


al_kesta

А самое старое кафе (или одно из самых старых) — парижский "Прокоп". В фильме "Турецкий гамбит" Измаил-бей, которого играет Куценко, говорит "Как там моё любимое кафе "Прокоп", всё ещё на месте?" (хотя в романе речь идёт про какое-то безымянное кафе). Оно "на месте" и предлагает кофе, шоколад и мороженое с 1686-го года по сию пору.:)

Фото:

 


tsarev_alexey

У Веmлuцkой в ЖЖ ymянyл. Двuжеmся все, на чmо не смоmрuшь. А смоmрuшь — не двuжеmся:

Здорово, да?

Яблоко от яблони

14 октября, 2011


Всем более или менее ясно, что гениальность по наследству не передается, законы генетики тут не действуют, на детях талант отдыхает, эт цетера. И всё же потомки великих людей вызывают у нас повышенный интерес: мы смотрим на них и ждем повторения чуда. А оно, увы, не повторяется.

Я думаю, если выстроить рейтинг исторических личностей, которые произвели самое большое впечатление на человечество, первое место достанется Наполеону Бонапарту. Корсиканский дворянчик в считанные годы взлетел на самый верх могущества, изменил историю планеты и так же стремительно, словно падающая комета, рухнул. Ничего сравнимого по драматизму в истории, пожалуй, не было. Ну разве что Александр Македонский, но он был царский сын, жил слишком давно и многие из сохранившихся о нем сведений легендарны.

У самого Наполеона, как известно, кроме рано умершего Орленка потомства не было. Но магия фамилии столь сильна, что от любого, кто звался «Бонапарт», современники ожидали каких-то исключительных свершений. Одного из племянников Корсиканца, человека вполне заурядного, эти благоговейные ожидания даже вознесли на императорский трон — но новый Наполеон оказался «маленьким», и его держава с треском развалилась.

Яблоня и яблоки


Всем последующим Бонапартам (а их было множество) не выпало даже крупиц величия. Я насчитал лишь троих представителей этого разветвленного рода, которые представляют хоть какой-то интерес.

Первый из них подавал большие надежды. Всем казалось, что он возродит династию в прежнем блеске.

Единственный сын Наполеона III и прекрасной Евгении Монтихо, принц Наполеон-Эжен-Луи-Жан-Жозеф Бонапарт с четырнадцати лет, после того как в эмиграции скончался его свергнутый революцией 1870 года отец, считался у бонапартистов «императором Наполеоном IV». Он бы, несомненно, им и стал — всё шло к тому. Французы быстро разочаровались в демократии, стали тосковать по монархии. (Нам эта приливно-отливная особенность массового сознания хорошо знакома: после разгула свободы общество хочет «сильной руки» и готово пожертвовать свободой ради порядка; потом оказывается, что «сильная рука» порядка не гарантирует, и все снова начинают хотеть свободы).