Любовь к родителям - страница 6

Отец учился в академии блестяще – «пятерки» по всем предметам. Пять раз он ходил в строю по Красной площади в рядах Краснознаменной ордена Ленина Военно-политической академии имени Ленина, однако ничего не видел, потому что очки на параде полагалось снимать. Каждому параду предшествовали два месяца репетиций.

Незадолго до окончания отца спросили:

– Товарищ Фарбер, поедете служить на Сахалин?

– Я оканчиваю академию с отличием, и сам выберу округ, в котором буду служить, – смело ответил папаня. За этим последовало насмешливое: "Да?", две «четверки» на выпускных экзаменах и назначение начальником отдела газеты «Тревога» в городе Южно-Сахалинске.

Ко времени окончания академии у родителей уже был я. Мама, понятное дело, собиралась ехать с папой, а я до выяснения обстановки был оставлен у бабушки в Ленинграде, где прожил год (мама всегда уточняла, что не год, а десять месяцев, подчеркивая, что не так уж и сильно она одолжилась у своей матери).

Родители ехали на Сахалин поездом, в одном купе с майором Рубиным, получившим назначение в политотдел округа (или армии?). Рубин стал другом родителей на всю жизнь, а его сын стал моим другом.

Третий еврей, окончивший академию, ехал не с ними, но тоже почему-то на Сахалин.

Однако, нет худа без добра. Период борьбы с космополитизмом наша семья провела на Сахалине, ни папу, ни Рубина не тронули, кампания не успела развернуться на Сахалине в полную силу.

Родители хорошо и весело зажили на Сахалине. Им выделили японскую фанзу на улице Чехова. Мама говорила, что так и не узнала, сколько же в ней было комнат, потому что можно было отодвинуть какую-нибудь стенку и найти новую комнату. Около фанзы был огород, а на улице Чехова была булыжная мостовая, это я уже сам помню. Первое время в одном доме с ними жил Рубин. Через год он привез семью и получил квартиру, а мама съездила за мной в Ленинград.

На Сахалине блестяще проявился мамин талант устраивать дом. Отец был склонен поставить ящик, накрыть его газетой и с такой меблировкой ожидать очередных изменений в жизни, «оргов», как назывались мероприятия, после которых офицеров могли запросто перевести куда угодно. Поэтому же отец, уезжая из Москвы, забронировал за собой меньшую из двух комнат, площадью 13 квадратных метров, а большую, площадью 20 метров, оставил брату – боялся, что его могут перевести туда, где не положено бронирование московских комнат, в этом случае пропала бы маленькая.

Мама устраивала жизнь по-настоящему. С ее светлой головой и проворными руками, она превращала устройство жилья в фейерверк находок и остроумия. Отец был на подхвате, но помогал, как я понимаю, с удовольствием. Маме бы тогда объяснить папе, кто чего стоит, и не уступать потом ни пяди, может быть, и жизнь пошла бы по-другому. А так отец придумал для матери прекрасное определение, которое позволяло ей все делать, но вместе с тем ни на что не претендовать. Папа называл маму "комнатный гений". Этим как бы признавались несомненные и разносторонние мамины таланты, но отмечались и их мизерные масштабы. А подлинным, вселенским гением был, конечно, папа.

После фанзы нам дали двухкомнатную квартиру в новом шлакоблочном доме в военном городке. Это уже было настоящее жилье. Я помню, что в этой квартире собиралась компания – офицеры с женами, сахалинские юристы, журналисты. Солили красную икру, разделывали крабов со скрученными проволокой ногами, пели песни, устраивали маскарады. Душой компании была мама.

Я преклонялся перед этими красивыми молодыми людьми, особенно перед офицерами. Как-то вечером я катался во дворе на бельевой веревке, веревка оборвалась, и я разбил голову о камень. Мама поволокла меня в больницу, и возвращались мы совсем поздно, на улице – ни души. Только впереди шел, сильно качаясь, человек в форме. На всю жизнь у меня осталось изумление, как это офицер, венец творенья, может быть так сильно пьян и, во-вторых, если так пьян, то почему песен не поет. У нас в доме хоть сильно не напивались, но пели всегда.

Слова «магазин» и «клуб» я узнал только в первом классе, до этого я знал «военторг» и "Дом офицеров". В военторге выдавали паек, около военторга мужики продавали горбушу с икрой, а в Доме офицеров устраивались "ситцевые балы". Мама сшила себе ситцевое платье, а папе ситцевый галстук, они танцевали на балу вальс и танго и стали победителями, принесли домой приз – серебряное блюдо.