Любовь Куприна - страница 4
И вот Любовь Алексеевна возвращается в палату и заглядывает под кровать.
Так и есть, Саша спит, свернувшись калачиком, а его правая нога привязана бечевкой к железной ножке кровати, выкрашенной в белый цвет. Сверху же навалены накрахмаленные подушки, одеяла, и можно подумать, что мальчик находится в пещере, где хранятся череп и кости первоотца Адама, или он заточен в чреве кита, как пророк Иона.
Настоятель домового храма Ездра Плетнев имел вид человека безрадостного, уставшего, склонного к апоплексии, а еще он страдал коликами, болями в пояснице и частыми, доводящими до одури головными болями, но служил при этом вдохновенно, преображался с первых возгласов полностью, молодел на глазах. Литургию же любил совершать по монастырскому чину. Такая утреня длилась дольше чем обычная, и вновь прибывшие насельницы Вдовьего дома с трудом выдерживали ее, а некоторые даже падали без чувств, но потом привыкали и уже не мыслили себе иного богослужения, чем это.
Неспешное.
Распевное.
Вдумчивое.
Со многими молитвами явными и неявными, слышимыми и алтарными.
Строгое.
При виде Любови Алексеевны и Саши, подходящих под благословение, отче Ездра близоруко щурился, на бледном лице его обозначалось подобие улыбки, знал, что сейчас матушка начнет ему рассказывать о своих видениях.
Так оно и выходило на этот раз.
– Вчера, находясь в департаменте с хлопотами об изменении нам с сыном условий проживания, мне явился мой покойный супруг Иван Иванович Куприн, коллежский регистратор, человек в высшей степени достойный и благородный.
Как и положено чиновнику его должности, он сидел за отдельным столом и занимался делопроизводством. Не поднимая глаз, он поинтересовался, чем может быть мне полезен. Увидев перед собой своего законного супруга, отошедшего ко Господу три года назад, я впала в полнейшее умоисступление и паралич, не умея связать двух слов. Просто онемела совершенно, боясь, что сие видение сейчас же при мне исчезнет, рассыпавшись в полный прах, превратится в пустоту, в ничто, и нервы мои, и без того ослабленные и не вполне здоровые просто не выдержат такой трансформации. Обратив внимание на мое замешательство, Иван Иванович ласково осведомился, принесла ли я все необходимые для ведения дела документы. Я безмолвно протянула их господину Куприну, лицо которого в ту же минуту лицо заострилось, став таким, каким оно было у него, когда он лежал в гробу, выразило крайнюю озабоченность и помрачение.
После непродолжительного молчания в наступившей тишине Иван Иванович возгласил громко и резко:
– Как же это ты, матушка моя Любовь Алексеевна, подаешь документы в департамент, учреждение государственное, не терпящее небрежения, с грамматическими ошибками. Изволь забрать, исправить их и передать в экспедицию надлежащим образом.
Я горько зарыдала тогда, а господин Куприн вернулся к своим делам, не удостоив меня даже и взглядом…
– Да, изрядная конфузия вышла, – произнес отче Плетнев, завертев при этом бородой, словно вышел из короткого забытья, а все рассказанное ему только что произошло в каком-то полусне, – и что же было дальше?
– Вернувшись домой, – продолжила дрожащим голосом Любовь Алексеевна, – я исправила досадные ошибки, в чем мне оказал помощь наш письмоводитель по фамилии Достовалов, и на следующий день отнесла документы в экспедицию, где они теперь и дожидаются своего часа.
– И правильно сделала, раба Божия, – проговорил батюшка, погладив при этом по голове Сашеньку Куприна, – то было видение указующее. Супруг ваш покойный явился вам, чтобы решение дел государственных, связанных с департаментом и гербовыми бумагами совершалось по существующему постановлению, и как человек благородный предостерег вас таким образом от нарушения закона.
– Значит, это было не бесовское примышление?
– Упаси Бог, – встрепенулся Ездра.
Любовь Алексеевна крепко прижимала Сашу к себе:
– Вот видишь, сынок, твой папенька заботится о нас на небесах.
Эту фразу Саша часто слышал от матери, но никак не мог уяснить, каким образом его папенька Иван Иванович Куприн, которого он и не помнил толком, мог сидеть на небесах. Конечно, особенно перед дождем Саша видел огромные клокастые тучи – страшные и черные, в которых, видимо, и находился его отец, но когда дождь заканчивался, и выходило солнце, то на небе не оставалось и следа от грозовых облаков. А как можно было находиться в этой прозрачной и пустынной синеве, сидеть за столом или на диване, например, было совершенно непонятно.