Любовь олигархов - страница 5

Он нетерпеливо зубами сорвал пробку с пузырька, сделал глоток, потом прильнул к бутылке с водой, несколько раз глотнул, отдышался и протянул пузырек соседке.

– Сразу не глотай, а набери воды.

Несколько минут они молча жевали. С улицы доносился шум пролетающих машин, свет от фар проникал в щели между металлическими ставнями и причудливо выхватывал из тьмы пестрые обложки журналов. Некоторые машины медленно заворачивали на стоянку у подъезда «Африки», из них выходили нарядные мужчины и женщины и исчезали в дверях заведения.

Одна компания оказалась особенно шумной. Мужчины весело перебранивались у машин, молодые разряженные девицы заливисто хохотали, тревожа звонкими голосами тьму парка и притихших за углами зданий дворов.

Харя приник к щели, рассматривая веселую публику, потом хмыкнул:

– Чудилы, чего горло драть? У меня все это уже было.

Он откинулся на стенку, и в этот момент снаружи послышались ломкие голоса подростков. Харя насторожился.

– Давай баллон, а ты маркером тэг ставь, – донеслось тише, тут же зашипел баллончик, послышалось напряженное сопение. Через минуту возня прекратилась, послышалось: – Линяем, – затем довольные смешки и шорох удаляющихся шагов.

– Пацаны развлекаются, – проговорил Харя.

– Чей-то они? – удивленно спросила Васька, на ее разомлевшем от тепла широком и красном лице все просторнее растягивалась улыбка.

– Граффити. Мы с тобой в пионеры ходили, а они по улицам шастают, с вечностью борются. Быть или не быть? Вот в чем вопрос. Один братан интересовался. Вот ты когда, дура, жила? Когда дитем в своей деревне у речки гусей пасла или в вонючей Москве сейчас когда вшей кормишь?

Лицо Васьки помрачнело, она долго морщила лоб, потом выпалила:

– В Москве.

– Ну и дура. Там ты человеком была, природы вершина. Детей бы воспитывала, учила, муж-пьяница бил бы тебя. А тут ты – грязь, вошь асфальтовая, каждая сволочь тобой подотрется.

– А сам-то?

– Я другое дело. Мне понять надо было: зачем это все? Пока как все пахал, бабки сколачивал, не до того было. Теперь другой случай – голова свободна, мыслей навалом. В городе это можно, на его помойке для меня и тепла хватит, и харчей. В вашей деревне я с голоду да холоду давно ноги протянул бы.

– Да нет моей деревни, – плаксиво проговорила Васька. – Папка-мамка померли, давно и вся деревня так сгинула, бурьяном заросла.

– Значит, негде человеком стать, – заключил Харя. Он принялся вспоминать, как в конце восьмидесятых бросил научную работы, стал торговать вагонами спичек, сахара, телевизоров, ездил сначала на ржавом старом «Мерседесе», потом на новом «Вольво».

Харя не заметил, что тепло сморило Ваську, ее голова отклонилась на стену, а глаза закрылись. В девяносто восьмом Харя, тогда еще господин Дорохов, крупно погорел. Но вывернулся, наскреб деньжат, занял, приятели помогли – завел похоронное дело, с размахом, по высшему разряду, для покидающих сей мир крупных казнокрадов и бандитов. Им приятно было упаковывать своих безвременно усопших дружков в кедровый лакированный саркофаг. Красноватое дерево, ароматное, как туманный вечер в кедровом бору, дерево не гниет, жучкам не по зубам. Харя даже мечтательно сладко почмокал губами.

– На века, – с улыбкой пробормотал он и вспомнил, как в полумраке траурного зала торжественно тлеет приглушенный огонь дерева, словно глубоко спрятанная улыбка вечной жизни. И наплевать, конечно, что в коробке спрятан какой-нибудь гниющий ублюдок, который протух еще при жизни. Сколько перевидал их Харя, которого в то время приятели величали Хароном. Закрашенное ретушёром тление, а иногда – залепленные дырки от пуль. Он бестрепетно отправлял их по течению времени во тьму. Про себя усмехаясь, когда видел, как дружки усопшего совали под руку трупу мобильники.

– Я эти мобильники потом, ой, как вспомнил! – воскликнул Харя.

Он замолчал, потому что дыхание перехватило. Все вместе было: и ужас смерти, с ее тошнотворным запахом разрытой глины и перегноя, и восторг жизни, которая излучается теплом каждой клетки. Голос его и сейчас дрожал и прерывался… Харон должен был пройти весь путь, которым следовали все его подопечные.