Любовь поры кровавых дождей - страница 43
Когда мы вышли на середину круга, она откинула назад голову, поглядела на меня своими лучистыми глазами и участливо, мягко спросила:
— Почему вы так напряжены? Танцуйте спокойно, свободно. — И, помолчав секунду, добавила: — Может быть, я для вас плохая партнерша?
— О-о, что вы! — воскликнул я с жаром и хотел сказать что-то еще, но не сумел: мне что-то сдавило глотку. Я чувствовал, как на виске моем пульсирует жилка. Такого со мной еще не бывало.
Танец кончился, и я, проводив свою даму на место, поблагодарил ее. Она в ответ чуть сжала мою руку и еще раз озарила улыбкой.
Я возвратился к ребятам в лунатическом состоянии. Они с чем-то поздравляли меня, хлопали по плечу, что-то спрашивали. А я стоял как истукан и глядел в ту сторону, где сидела моя новая знакомая. Под конец, я помню, передо мной возник один из наших студентов-дипломников, здоровенный верзила, который считался у нас авторитетом. Я знал, что за ним идет слава «бывалого» парня, бражника и драчуна.
— Молодец, какую красотку заарканил! Смотри не плошай! А если кто-нибудь чего-нибудь вякнет, я с тобой, так и знай! — сказал он и отошел, расправив богатырские плечи.
Играли второй танец. Потом третий. И еще, и еще… Но я не мог собраться с духом подойти еще раз к моей белокурой красавице и еще раз пригласить ее.
Все вокруг танцевали, и я стоял как вкопанный на одном и том же месте. Лишь только начинался очередной танец, я давал себе слово превозмочь робость и пригласить ее на следующий, но, едва начинала звучать музыка, я продолжал стоять, заливаясь краской и негодуя на себя.
Она тоже не танцевала. Сидела с подругой. Рассказывала ей что-то смеясь и время от времени поглядывала на меня. Мне показалось в какой-то миг, что они говорят обо мне.
Наконец поняв, что танцы вот-вот кончатся, я стал внушать себе, что это не слабость, а принцип. Я говорил себе: «Ну что ж, я ведь уже танцевал с ней, вот и ладно. Хватит и этого». Но от этого «утешения» я расстроился еще больше.
Вечер подходил к концу.
Исчезла последняя надежда познакомиться с моей избранницей, от острого сожаления у меня перехватило дыхание, я дрожал как в лихорадке.
…И свершилось второе чудо! Когда культработник объявил белый танец, а из репродуктора послышались звуки танго «Огоньки Барселоны», моя незнакомка стремительно встала, оправила платье, как в тот раз, и… направилась в нашу сторону!
Кровь бросилась мне в голову, когда откуда-то из далекой дали, донесся ее голос, приведший меня в трепет:
— Давайте потанцуем, ведь это прощальный танец!
В ее голосе прозвучала интонация женщины, уверенной в себе, повелевающей и одновременно готовой к покорности. И в просьбе, и во всем облике ее было что-то гордое, недосягаемое.
Никогда не забыть мне наш танец… К моему счастью, по просьбе публики «Огоньки Барселоны» были повторены, и вместо одного раза мы танцевали дважды.
Оба мы торопились, и в течение двух-трех минут я рассказал ей все о себе. Да и что было в этом трудного — какое прошлое могло быть у юноши в двадцать один год!
Ее биография оказалась сложнее. Лида (так звали мою знакомую) была актрисой ленинградского драматического театра. Ее отец, известный ученый-гистолог, заведовал кафедрой в Ленинградском университете. Оказывается, Лида побывала замужем за известным художником, но они разошлись, и, несмотря на его настойчивые просьбы и попытки помириться, она никогда не вернется к нему.
…На другой день мы встретились и отправились на пляж. Когда она сняла с себя платье и осталась в белом в голубую полоску купальнике, я понял, что ничего прекраснее не мог бы представить. Сама Диана показалась бы дурнушкой рядом с Лидой.
Однако это обстоятельство, помню, не обрадовало, а, напротив, удручило меня; я почему-то испугался, что рано или поздно что-то или кто-то отнимет ее у меня… При этой мысли кровь леденела в жилах. А мои приятели, которые тоже были на пляже, во все глаза глядели на мою спутницу и откровенно завидовали мне.
Вечером мы встретились снова, и наутро тоже, и опять, и опять, и вот уже я потерял счет нашим встречам…
Лиду очаровала красота побережья, ей не наскучивало бродить вдоль него. Мы с ней исходили все тропинки вверх и вниз, ездили в Махинджаури и Чакву, в Цихисдзири и Кобулети. А вечером сидели на освещенном луной морском берегу и смотрели вдаль, где переливались, мерцая, огоньки белокаменного Батуми.