Любовь с алкоголем - страница 6

— Ты замужем, Маша-Слава?

— Была. Три раза! Откуда твой отец из России?

— Родился в Москве, а в 31 году, по счастливой случайности, когда ему было всего пять лет, его родителям удалось уехать. Сначала в Европу, потом сюда, в Штаты. Они долго жили на восточном побережье. Но я-то родился уже здесь, в эЛ.Эй.

— Наверняка ты в детстве ходил в русскую церковь на Аргайл. Да?

Вильям кивнул. Японка принесла им еще сакэ. Славица встала и пошла к туалету. Вильям посмотрел на нее сзади и будто только сейчас увидел ее полностью. Так он все время смотрел на ее верхний торс. Она была в узкой юбке, на высоких каблуках. Он взглянул на сидение — не оставила ли она чего-то, будто ей чего-то не хватало. Но нет, неотъемлемого женского атрибута, сумочки, у нее не было.

К туалету вели три ступеньки. Когда девушка поднималась по ним, ее бедра сделали зигзагообразное движение. Вильям подумал, что именно это хотел увидеть — ее бедра, грушеобразные ягодицы, делающие зигзаг. Вправо, влево, вправо… Она скрылась за дверью. Он почему-то подумал о Вуди Алене. У того в фильме подросток наблюдал бы за большим задом женщины — зигзаг! — и это было бы объяснением, по Фрейду, его тяги к женщинам-мамам во взрослом возрасте. Вильям отмахнулся от сравнения. Она не была с большим задом, он терпеть не мог Вуди Алена. И вообще он хотел делать с ней love… Он выпил пива и подумал, что хотел бы выебать ее.

Когда она вернулась, на столе стояло главное их блюдо. Деревянный кораблик, наполненный рыбой, украшенный декоративно нарезанным огурцом, нежно-розовым женьшенем. Октопус — спасательный круг — был резиновым не только на вид. Она села — не на свое место, а рядом, близко к Вильяму. Он почувствовал ее плотное бедро, прижимающееся к его. «Зигзаг! — мелькнуло у него в голове. — Какого черта люди не могут делать то, что им на самом деле хочется…»

— Даглас, ты стал красный, как тунец! Тебе не жарко в свитере? Сними его.

— У меня ничего нет под ним. Моя дорогая мама мне подарила. Е-е, имеется в виду, что я должен был его сразу же надеть. Мама, мама…

— Очень красивый свитер. И тебе идет. Твоя «дорогая мама» тебя, видимо, очень хорошо знает, раз дарит такие подходящие подарки.

— Лучше бы она не знала. Давай есть.

— Да, и не говорить о твоей маме. А то я буду чувствовать себя, как твоя сестра или тетя.

Славица подумала, что Вильям, должно быть, очень хороший сын.

— Тебе, Даглас, стоило бы подстричься.

— О, пожалуйста. Моей маме тоже так кажется… Чем ты занимаешься в Лос-Анджелесе?

— Я… нахожусь в постоянном процессе разводов и замужеств. А в промежутках пишу стихи. Да, ну и, конечно, я актриса, как и все хоть чуточку привлекательные женщины Лос-Анджелеса! — она рассмеялась.

Они ели некоторое время молча, потом девушка улыбнулась, будто чему-то приятному, но грустному.

— Странно, что я сказала о твоем русском. Сама я много читаю по-сербски и пишу тоже на сербском свои стихи. Немного похоже на мои походы на русские мероприятия, на дружбу с югославами…

— Ты, по-моему, вполне свободно говоришь по-английски, чтобы писать.

— По-английски я не чувствую ответственности. Все как-то легче. И не финально будто, не окончательно. Хотя, в современной югославской литературе я себя чувствую, как, я не знаю… как в гей-баре! Не в смысле обвинения, а по отчужденности. Ничто меня не трогает, не касается, но и какая-то надежда. Ха! что кто-то не гей?

— Ты что же, воспринимаешь все только на уровне личного и интимного? Самец-самка?

— Не знаю. Но то, что я читаю, должно меня волновать. Все равно как — в смысле ненависти или обожания, отвращения или восторга… У наших писателей все какое-то второстепенное, провинциальное. Им, впрочем, как и большинству здешних, не хватает выхода за пороги своих домов. Чтобы стать более зрячими к своим же домам.

Вильям дотронулся до ее руки, до пальцев со смешным маникюром. Она улыбнулась:

— Хочу нового, а маникюр у меня шестидесятых годов… Твой свитер с плечами из тридцатых…

Вильям приподнял свой стакан с пивом: «За прошлое с новыми деталями?!»

— Вот, ты можешь подстричься, как Юкио Мисима, носить черные костюмы с белыми рубашками и черными же галстуками…