Но вот вчера случилась драка. Батыр, громко прокричав что–то на казахском языке, обидевшись, ушел, а я решил проводить Зину. Всю дорогу она ругала меня за несознательность и пыталась привить комсомольские ценности. Когда мы подошли к ее дому, она неожиданно попросила меня подняться к ней и помочь переставить тумбочку, которая уже давно мешала ей подходить к письменному столу. Я согласился и уже готовил приветственные слова для ее родителей, как обнаружил, что их и вовсе нет дома.
— А где твои мама и папа? — спросил я как после того, как тумбочка была переставлена на новое место.
— Папа в командировке, а мама поехала в деревню помогать бабушке.
— И ты, что же, одна останешься?
— Конечно, — удивилась Зина — ведь я уже достаточно взрослая. Вполне самостоятельный человек.
Вот тут–то я и сорвался. Такой она мне в тот момент показалась красивой, что я подошел к ней и поцеловал. Зина даже не знала, что ей ответить. Она стояла посреди комнаты с широко раскрытыми глазами, только и повторяя: Что же ты наделал, Егорка! Что же ты наделал!
А я совсем тогда обезумел. Схватил ее за плечи и на диван повалил. Повалил и махом лишил нас обоих невинности. А она только все повторяла и повторяла одно и то же.
А через некоторое время она встала и со слезами в больших серо–зеленых глазах сказала:
— Нехорошо ты поступил, Егор. Не по–комсомольски.
И действительно, вид у меня был совсем не комсомольский. И мне стало стыдно.
— Извини, — сказал я тогда Зине, — просто я очень сильно тебя люблю.
Но она ничего не ответила и мне пришлось уйти. А на следующий день, то есть сегодня, мы встретились опять и она как ни в чем ни бывало задорно поздоровалась со мной. Так вот мы и живем. Я люблю Зину, она любит комсомол и мы оба счастливы.
Москва, 2002